Кусок
Шрифт:
Дальше – тише. Она не могла сказать ни слова от боли, но Леша сжимал ее ладонь, а затем все весело смеялись, курили, поедали торт и вместе гуляли с Лериной собакой.
Но утром этой субботы пришлось кричать. Варвара, поддаваясь власти своего имени, ругалась, плакала, била бутылки с физраствором, а после сжималась от ужаса, чувствуя на щеке ладошку маленького владельца красной машинки.
– Три дня.
– Что? Год. И не меньше!
– Три дня! Ваше сердце не выдержит, метастазирование на удивление быстро протекает. – Человек в белом
– Хватит! – Варя вскочила со стула и смахнула со стола пару медицинских карт, послышался грохот. Но в эту же секунду она увидела четкий в своей обреченности снимок томографии. Всё светилось. Вся Варя светилась изнутри. И злость исчезла.
– Разве совсем ничего нельзя сделать?
–Ну, если бы ты согласилась лечь в стационар, сделать «химию». Или попробовать что-то еще. Если бы ты осталась здесь… ну? – Доктор заметно нервничал.
– Нет. – Девушка дрожала, но молча вышла из кабинета.
Спектакль.
Ночь.
Ох ж эти воскресенья!
–Варя, стой, кальян задохнется!
– Эй, зачем вы стряхнули пепел в мой чай?
– Петя. Хватит пить! Вам же влетит!
Шумная компания, фотки, море дыма и едва уловимый аромат рома. Ведь все так чудесно?
–Дань, Дань. Я не вижу. А если я совсем перестану видеть? Даня.
– Значит, ты будешь видеть другое. Иначе, зачем ты родилась?
А Варя все сжимала руку и задумчиво пыталась выбраться из темноты. Еще во время стремительных сборов в кальянную Леша и Кристина грели ее в своих объятиях, упрашивали поехать с ними. Это была семья. Такая семья, где Варя могла быть уверена, что не останется одна.
«Снег, – думалось Варе на следующий день, когда она сидела на подоконнике школьного туалета. Пришлось рассказать всё и всем. Странно: девушка боялась не исчезнуть – подвести ребят и режиссера. – Снег. Отчего же он больше не тает? Отчего холодно?» Варвара оглянулась и увидела, что она не одна. Девушка, что смотрела на нее теперь, была бледна и чем-то напоминала фигуру из белого мрамора, но глаза лихорадочно блестели, будто в их глубине разводили большой костер средневековые инквизиторы, и люди уже сгорали живьем. Кто это? Но это было всего лишь зеркало.
Знакомая музыка, вот, на сцене появляется семья, и Варя дарит ей свет софитов. Вот новые звуки, голоса – и новый луч, новое движение руки на пульте. Все хорошо, как обычно, но вот сапожник был на этот раз без сапог. Как хорошо, что осветители прячутся от зрителей в абсолютной темноте в глубине зала. Не видно слез, и всякий порыв души – только луч, скользящий по сцене. «Я не вижу, – шептала Варя, – не вижу». Страх затапливал сознание, но никто ничего не замечал, ее хвалили. А девушка уже не могла подняться.
– Пей, это всего лишь «Корвалол». Пей. И выпрямись. – Чьи-то руки уверенно посадили ее и поддерживали, одновременно пихая стакан с водой. Варя опустила голову на плечо и ощутила знакомый запах: «Надо же…» – подумалось ей. Теперь эти руки приподняли прядь волос упавшую на лицо, и улыбка прокричала:
– Э! Что за дела? Взбодрись! – Девушка невольно улыбнулась в ответ. Стало теплее. Наверное, действовало лекарство.
– Данил, чтоб до дома донес! Прям до кровати! – Здесь уже Варя зашевелилась и хотела протестовать. Но домой она ушла в объятиях той улыбки.
***
Полночь разливалась в неприятной тишине пустого сердца. Поверьте, если вы пробуете быть нужным и важным, а у вас отбирают жизнь – ваше сердце тоже опустеет, померкнет под слоем вечной мерзлоты. Все будет по-прежнему, но исчезнет грань между «я» и «ничто».
Но снова был свет, были маски и роли, была боль и темнота. Варя сидела на снегу, а на коленях лежал подаренный режиссером букет из двадцати трех белых розочек. Она прижималась к чьей-то груди в мягком черном пальто и понемногу затихала.
Убежала! « А ведь стояли кучей, обнимались, и какая-то песня, поддаться какой-то песне! – Варя злилась на себя, но не могла сдержать слез. Убежала.
– Они ведь замерзнут, а такие красивые. – Теплый голос притягивал к себе и обволакивал.
– Да. Пойдем, надо… Можно я за тебя возьмусь?
– Конечно. – И в этот вечер не было больше рек из соленой воды и лужиц на полу комнат.
Очень часто и резко меняется наша жизнь. Кажется, только вчера вы сладко сопели на сончасе в детском саду, а сегодня думаете, где достать тысячу до зарплаты. Очень часто так громко кричат о будущем, спорят о значении прошлого, что совершенно не помнят, или не хотят вспоминать, о настоящем. Тем не менее, жизнь – это именно тот поезд, что мчится мимо нас сейчас на полной скорости и уж точно не верит слову «потом» и вашим отговоркам об опоздании.
***
И еще день, наполненный до краев музыкой, светом и аплодисментами, восторженными взглядами зрителя. Но это были последние мгновения, когда школьный актовый зал служил храмом искусства, а абсолютно разные люди чувствовали себя одной семьей. Варя спешила уйти: плакали все, жались к другу, как воробьи в лютые морозы. Плакали от того, что понимали: завтра все они едва кивнут друг другу при встрече.
Это был третий из оставленных Варе дней.
– Ну и куда ты так торопилась?
–Воздух, я хотела на воздух. – Смущение проглядывало сквозь, казалось бы, безобидную ложь. Девушке просто невыносимо было долгое прощание и слезы ребят.
– Ну и вышла бы на улицу.
–Холодно.
– А со мной, значит, тепло?
– С тобой всегда тепло.
Варя изо всех сил прятала слезы и все пыталась смотреть прямо в глаза, точно зарисовывая в памяти до боли родное лицо.
V
Noctu
– Как ты? – Варю подхватили и приобняли знакомые руки. Вечер, он согласился встретиться, куда уж лучше? Но что-то пугало – свежий воздух, которого, кажется, всегда с запасом на улицах в морозную зимнюю пору, совсем не доставался девушке. Она задыхалась.