Кутузов
Шрифт:
Помимо выполнения важной дипломатической миссии у Михаила Илларионовича была еще одна, приватная цель. Он разыскивал в Берлине давнего знакомого – Алексея Михайловича Кутузова.
5
Связь с Россией сохранялась лишь до разгрома масонских гнезд в Москве. «Братья» Алексея Михайловича но ложе сообщали ему обо всех ратных успехах славного генерала. Князь Трубецкой писал в Берлин 3 апреля 1791 года: «Друг твой Михаил Ларионович пожалован в генерал-поручики, с чем тебя поздравляю». После сражения у Бабадага Лопухин извещал Алексея Михайловича: «О победе за Дунаем, одержанной твоим Кутузовым, ты, я чаю, уже знаешь из ведомостей. Я слыхал, что сему искусному и храброму генералу пожалован крест Святого Георгия второй степени». В другом письме в Берлин он добавлял уже о Мачине: «И на оной баталии с визирем, между прочим, отличился твой Михаил Ларионович Кутузов, коему все отдают справедливость. За сию баталию пожалована ему, сказывают, шпага с бриллиантами...»
Но Алексей Михайлович ничего не получает от самих Кутузовых.
«Не могу себе представить, – сокрушенно обращается он к Екатерине Ильиничне в октябре 1791 года, – чтоб вы забыли совершенно человека, которого вы удостаивали вашей дружбою; сердечные ваши свойства подтверждают мое мнение. Но чему же припишу я ваше столь упрямое молчание?..
Я не намерен углубляться в исследование причин, мне не известных, скажу только вкратце, что молчание ваше убивает меня. Не забывайте старой пословицы: «напуганная ворона и куста боится», обратите оную на меня и представьте, с какими страшными чудовищами воображения ныне я принужден сражаться! И так, хотя из сожаления, рассейте одною строчкою руки вашей мрачные сомнения, в которые я погружаюсь».
Однако ответа не последовало.
Еще до того, как грянул гром, Михаил Илларионович ощутил, что над московскими масонами сгущаются тучи. Прежде чем начались репрессии, он посоветовал Екатерине Ильиничне прекратить ставшую особо опасной переписку. А после арестов и ссылок она сделалась уже и вовсе невозможной...
Теперь Кутузов желал искупить невольную свою вину. Но известия оказались самые печальные: Алексей Михайлович отошел в мир иной 27 ноября 1797 года, ровно за месяц до приезда Михаила Илларионовича в Берлин. И где? В долговой тюрьме, в жесточайшей бедности! Вот: все мечтал о братстве человечества, о любви и о свободе и умер самой поносной смертью, задолжав жалкую кучку талеров. Не нужный никому!..
«Да, жестоки рыцари Злато-Розового креста! – размышлял Михаил Илларионович. – Видно, Алексей Михайлович потерял всякую ценность для „братьев“. И сразу же был выброшен вон за ненадобностью. Могуча и беспощадна масонская сила. Словно из бездны, восстает она, управляя и стравливая политиков, приносит человеческие жертвы – и все это во имя чего-то тайного. Но чего?.. – Чем долее Кутузов думал над этим, тем яснее понимал тщетность своих попыток. – Право, ведь каждый из братьев допущен лишь к той малой степени, какой он достиг в масонской пирамиде. А выше мрак уже сгущается. И верховное существо, верно, не сидит во мраке: оно само мрак... Но и этой силой надобно воспользоваться...»
Кутузов и в самом деле не пренебрегал своими масонскими связями, что тоже помогало делу. Ведь все окружение покойного короля принадлежало к братству вольных каменщиков. И многие из них сохранили свое влияние.
Он пускал в ход обещания, лесть, одних шармировал, других стращал якобинским пугалом, распространялся о любви русского государя к прусскому королевству и заметно поколебал положение Гаугвица. В высших берлинских сферах его успех перерастал уже в триумф. 12 января 1798 года Кутузова принял Фридрих-Вильгельм III. Михаил Илларионович передал поздравление от своего монарха и от себя добавил:
– Вся Европа, видя ваше величество на троне своих предков, озарилась надеждой, что возобновляется царствование Фридриха Великого...
Польщенный, король отвечал:
– Ваша известность опередила вас, генерал. Его императорское величество, мой августейший брат, не мог дать мне лучшего доказательства своей дружбы, чем избрав вас своим представителем.
Затем Фридрих-Вильгельм наговорил Кутузову еще множество комплиментов. Его заслуги, его военные таланты, его раны – ничто не было забыто. В этот же день и на следующий, когда Михаила Илларионовича удостоила приемом королева Луиза, прусский монарх долго разговаривал с ним о европейских делах, политике берлинского двора. Кутузов не раз ужинал с королевской четой – честь, которая не была оказана австрийскому посланнику графу Штернбергу.
Оставалось, по-видимому, сделать еще несколько последних усилий и выждать необходимое время, чтобы окончательно склонить короля к заключению союза. На столе у Фридриха-Вильгельма III уже лежал подготовленный к подписи документ...
Н. П. Панин – А. Б. Куракину. 19 января 1798 года. Берлин. Партикулярное письмо. Секретно.
«Если вы расположены, милый кузен, оказать мне важную услугу, которой жду от дружбы вашей, я предложу вам еще одно средство, которое нисколько не покажется натяжкой. Пообождите, по крайней мере, до тех пор, покуда генерал Кутузов не выполнит возложенного на него поручения. Если оно – в чем я нисколько не сомневаюсь – будет выполнено к вашему удовольствию; если вы признаете существующее между нами и совершеннейшее единомыслие, – не будет ли тратою драгоценного времени навязывание мне новых хлопот с новичком, которому успеть здесь будет гораздо труднее, нежели генералу Кутузову? Кутузов в Берлине имел удивительный успех, и господину, пользующемуся вашим покровительством, долго придется ожидать того приема, который был оказан здесь Кутузову...»
Теперь у Панина не существовало никаких тайн от Михаила Илларионовича. Граф Никита Петрович перехватил секретную депешу Кальяра, где говорилось: «Господин Гаугвиц до такой степени предан французской нации, что только от Директории зависит заключить договор о союзе. Он ожидает единственно новых инструкций для заключения статей». Надо было торопиться. Кекериц, главный адъютант короля, в свой черед, заверял Кутузова, что слабость зрения после кори Фридриха-Вильгельма – единственная причина, по которой документ о русско-прусском пакте не подписан.
Это напоминало перетягивание каната...
Но доверительные разговоры русского посла с Кутузовым велись не только об интригах Гаугвица и о возрастающей опасности со стороны Франции. Касались и тем самых деликатных. Заходила речь и о царствующей особе, повелевающей из Петербурга. «Совершеннейшее единомыслие» подтверждалось и здесь. Не называя даже имени государя, оба собеседника сошлись в том, что России приходится как никогда солоно, но что худшее – впереди.
Граф Никита Петрович рассказывал, что в столице Пруссии еще помнили о приезде цесаревича и его встречах с Фридрихом II. Проницательный король сказал тогда, в далеком 1782 году, о Павле Петровиче своим придворным: «Он может подвергнуться участи, одинаковой с участью его несчастного отца».
Молчание Кутузова и взгляды, которыми они обменялись, были красноречивее слов.
Именно в Берлине завязались дружеские узы у Кутузова с будущим вице-канцлером и одним из руководителей заговора против Павла...
Между тем все попытки Панина задержать Михаила Илларионовича в Берлине ни к чему не привели. Император считал, что длительное пребывание Кутузова в Пруссии не может быть прилично уже «по большому его чину». А кроме того, генерала от инфантерии ожидали неотложные дела в Финляндии.