Кутузов
Шрифт:
Разговор постепенно переместился в сферу большой политики. И Михаил Илларионович, и его старший друг видели опасность, грозящую России со стороны Пруссии, за которой грозно маячила республиканская Франция. В этих условиях много значило спокойствие на шведской границе, где стояли войска, подчиненные Кутузову.
3
Приблизив Михаила Илларионовича, императрица доверяла ему самые деликатные поручения.
В сентябре 1796 года она повелела главнокомандующему финляндскими войсками и директору шляхетского кадетского корпуса встретить на границе и препроводить в Петербург молодого шведского короля Густава IV Адольфа, принявшего
Государыня вознамерилась выдать одну из своих внучек, великую княжну Александру Павловну, за короля Швеции. Брачный союз укреплял неспокойные шведские границы. Царице еще хорошо помнилось, как недавно стекла Зимнего дворца сотрясались от близкого грома шведской корабельной артиллерии.
Михаил Илларионович всецело одобрял замысел государыни. Он лишь находил, что лицо, выбранное для переговоров – посол в Стокгольме Аркадий Иванович Морков (иногда его именовали Марковым), высокомерный и неуживчивый, совершенно не подходит для такой роли. Правду сказать, Морков получил превосходное образование и вместе с Фонвизиным считался одним из лучших воспитанников Московского университета, прекрасно изъяснялся по-французски, был ловок и хитер. Но он усвоил высокомерные манеры старого Версальского дворца, присоединив к ним византийскую надменность. Лицо его, испещренное оспой, постоянно выражало иронию и презрение, а круглые глаза и рот с опущенными концами делали похожим на тигра.
«Мало вежливости и никакой любезности, – размышлял Кутузов во время путешествия с королем и регентом в сопровождении Моркова через Финляндию в Петербург. – Аркадий Иванович говорит с августейшими особами таким тоном, словно сам носит корону. Слово его едко, повелительно и неприятно...»
Зато Михаил Илларионович обворожил знатных гостей настолько, что они посетили его в петербургском доме и оказывали всяческие знаки внимания. Екатерина Алексеевна Кутузова могла быть вполне довольна.
Препятствием для заключения брака служило шведское постановление, по которому супруга короля должна была быть одинакового с ним, то есть лютеранского, вероисповедания. Однако русская государыня решительно потребовала, чтобы Александра Павловна и в сане королевы Швеции непременно оставалась православной. Стараниями Михаила Илларионовича дело шло к счастливому концу. Уже был доставлен в Зимний дворец заказанный лучшему серебряных дел мастеру негоцианту Буху в приданое для ее высочества богатый столовый сервиз.
В назначенный для обручения день архиерей в облачении ожидал выхода Екатерины, которая в порфире и короне сидела в кабинете. Морков в одном из покоев завершал последние формальности. Однако посредничество его затягивалось и начинало выводить императрицу из терпения. За окончательным ответом был послан Александр Андреевич Безбородко, но и он долго не возвращался. Государыня приказала следовать за ним Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину.
Безбородко встретился с ним на дворцовой лестнице и сказал:
– А уже дело разлажено. Король отверг, чтобы великая княжна осталась в греческом законе...
Морков находил возможность величаться и мстить в Петербурге прежним неприятелям, чем и испортил все.
Безбородко с Морковым вошли в кабинет; Пушкин остался у дверей. Императрица, поднявшись с кресел, в великом гневе ударила Моркова два раза тростью, а Безбородко сказала:
– Я проучу этого мальчишку!..
Потом она сбросила корону, сорвала мантию и опустилась в кресла. У царицы появились знаки легкого паралича; ночь она провела в мучениях.
На другой день, назначив бал во дворце, государыня через силу появилась, не выдавая ни малейшего неудовольствия. Она приказала Екатерине Васильевне Скавронской, племяннице Потемкина, занять короля разговорами и начать с ним полонез.
Великий князь Павел Петрович поступил иначе.
Когда Густав хотел с ним заговорить, он отворотился и стал к королю спиной. В отличие от матери он не умел и не хотел скрывать свои чувства.
20 сентября 1796 года Кутузов с величайшей почтительностью проводил короля и регента до шведской границы, расставшись с ними в финском местечке Ловизы. Он не предполагал, что судьбе будет угодно еще раз свести их.
4
Императрицу уже давно мучили раны на ногах. Старый Роджерсон ничем не мог облегчить ее страдания, и когда врач Ламбро-Качони предложил делать для ног утром и вечером ванны из холодной морской воды, она начала лечение. Напрасно Роджерсон уверял ее в бедственных последствиях для здоровья и самой жизни – Екатерина воспротивилась ему. В июле раны на ногах закрылись и боли утихли. Но государыню стали тревожить судороги, тело временами немело.
От доверенных лиц Кутузов знал, что, чувствуя возможную скорую кончину, Екатерина поручила Безбородко составить бумаги об отречении Павла Петровича от престола и объявлении наследником Александра, ее любимого внука. Манифест о том должен был появиться 24 ноября, в день именин государыни, или в день нового, 1797 года.
В этот последний год своей жизни Екатерина с особой разборчивостью приглашала на малые эрмитажи. Перелистаем камер-фурьерский журнал. Именно в 1796 году Кутузов (всего лишь генерал-поручик) появляется постоянно в Зимнем дворце в кругу самых доверенных лиц императрицы – Анны Степановны Протасовой, братьев Зубовых, графа де Ламбера и графа Эстергази, австрийского посланника Кобенцля.
Так, 5 февраля «в комнате вещей бриллиантовых» в числе шести приглашенных «на обеденное кушанье» мы встречаем Кутузова и Суворова; 2 марта Кутузов участвует в обеде «на девяти кувертах»; 5 марта он среди пяти приглашенных; 12-го – среди семи; то же – 15 марта; 21-го – среди девяти персон; 22-го – среди десяти и т. д. Всего за неполный 1796 год Кутузов был приглашен на «обеденные кушанья» более сорока раз, то есть появлялся чаще, нежели кто-либо из гостей, не входящих в узкий дворцовый круг, включая и любимца Екатерины де Рибаса. Характерно, что, за исключением трех-четырех раз, Кутузов и де Рибас приглашались порознь, очевидно из-за существовавшей между ними неприязни...
4 ноября, войдя в правый малый подъезд Зимнего дворца, против экзерциргауза, и поднявшись по лестнице, Михаил Илларионович был встречен Перекусихиной и препровожден в «бриллиантовую» комнату. Кроме государыни, сидевшей в любимых креслах, там находилась лишь Анна Степановна Протасова.
Два шандала скудно освещали комнату; люстр не зажигали. Мундшенк Осип Петрович подал кофе на три персоны. Перехватив удивленный взгляд Кутузова, Екатерина пояснила:
– Больше никого не ожидается, Михайла Ларионович...
Никого? Даже Зубова? Кутузов вспомнил, что накануне императрица появилась на выходе с таким видом, словно желала проститься со своими подданными. После обедни она долго оставалась в тронной зале, где был выставлен портрет великой княгини Елизаветы, супруги Александра Павловича, писанный во весь рост госпожой Лебрен. Может быть, портрет будущей государыни? Затем был большой обед. Вечером внуки – Александр и Константин – получили приказание не являться к ней...
Длительное молчание прервала государыня, когда вошла Марья Саввична спросить, не нужно ли чего. Екатерина рассказала, как отошедшим летом они с Перекусихиной встретили в царскосельском саду несколько молодых людей. Те не только не обратили внимания на царицу, но даже не сняли шляп при виде дам.