Кутузов
Шрифт:
— Твой герцог Фронсак столько же смыслит, сколь и ты! — беззлобно сказал Суворов, окончив бег и подходя к завалинке, где его ждал с одеждой казак.
— Это самый лучший способ дышать воздухом. По-моему, ничего нет здоровее! Советую тебе, Мишенька, заняться, а то вон как ты, помилуй бог, раздался! — говорил Александр Васильевич, одеваясь.
— Да, брюхо у меня действительно… — утирая лицо полотенцем, виновато оглядывался Кутузов. — Но так бегать я, Александр Васильевич, отяжелел. А не побегать после обливания — закоченеешь на здешнем-то холоду.
— Ничего. Вот сейчас мы напьемся горяченького чайку, согреемся —
Турки не обращали никакого внимания на всадников, подъехавших к крепостным рвам у восточных Килийских ворот. Они не боялись русских: если "неверные" не смогли ничего сделать Измаилу за четыре недели, то чего же бояться их теперь, когда запахло зимой.
И тем более нестрашными были эти четверо верховых (Суворова сопровождали два казака), которые с высоких крепостных валов казались просто не стоящими никакого внимания.
Суворов и Кутузов медленно ехали вдоль рва.
— Глубок, проклятущий!.. — смотрел Кутузов. — Придется бросать по две фашины.
— Да, не меньше, — согласился Суворов.
— У них вон сколько орудий, а у нас маловато…
— До рвов пройдете с колонной в темноте, тихонько, а чуть спуститесь в ров, ихние пушки станут вам не вредны. Тут, Михайло Ларионович, все дело будет решать штык! — уверенно говорил Суворов. — Значит, колонну выведете сюда, к Килийским воротам, — указал он. — Учтите, Мишенька: все ворота в Измаиле завалены камнями и бревнами — пусть солдаты зря не ломают прикладов! Де Рибас поддержит с Дуная. Запорожские лодки, дубы и паромы доставят с острова Чатал полторы тысячи казаков и три с половиною тысячи пехоты. Рибас займет берег, кавальер [7] и куртину [8] . Осип Михайлович поможет вам. А вы не упускайте из виду соседнюю казачью колонну Платова: у казаков, помилуй бог, одни пики!
7
К а в а л ь е р — отдельная башня позади вала в ограде крепости.
8
К у р т и н а — участок крепостной ограды между двумя бастионами.
— Платову будет трудновато! — вздохнул Кутузов.
— Ваша колонна, Михайло Ларионович, и правофланговая генерала Львова — самые важные в штурме. Надеюсь на вас! — сказал на прощание Суворов, протягивая руку Кутузову.
— Будьте спокойны, Александр Васильевич, не выдадим! — ответил Михаил Илларионович, крепко пожимая руку командующего.
Суворов хлестнул коня нагайкой и помчался к себе в лагерь.
Кутузов с минуту задумчиво смотрел вслед Александру Васильевичу. Он понимал мысли Суворова.
Туртукай, Козлуджи, Кинбурн, Фокшаны, Рымник — славные, достойные дела, но такие же победы бывали и у других полководцев. А вот если Суворов возьмет этот неприступный Измаил, тогда с ним не сможет равняться никто!
Была глубокая ночь, когда Михаил Илларионович, еще раз проверив, все ли у него готово к штурму, подъехал к своей палатке.
В палатке горела свеча.
"Значит, наши сидят не у солдатских костров, а дома", —
Вместе с Кутузовым, кроме его старого приятеля капитана Павла Андреевича Резвого, жили муж Груни Бибиковой, все такой же лощеный, щеголеватый бригадир Иван Степанович Рибопьер, и простецкая, русская душа — полковник 1-го батальона егерей Иван Иванович Глебов.
Михаил Илларионович слез с коня и, передав поводья вестовому, вошел в палатку.
У опрокинутой бочки, которая заменяла стол, закусывали Рибопьер и Глебов.
— Зря едите перед боем, господа! — заметил Кутузов. — Легче, если ранят в пустой живот, а не в полный.
— Вы правы, Михайло Ларионович, да коли не поесть перед боем, так и ног не потянешь: измаильские стены вон какие! Когда-то бог приведет позавтракать, — ответил Глебов.
— Милости просим закусить с нами! — услужливо предложил, приятно улыбаясь, Рибопьер.
— Благодарю. Я лучше отдохну; день-деньской на ногах, чертовски устал, — сказал Кутузов и прилег на жесткую тростниковую постель.
Молчали. Каждый думал о своем, но все мысли неизбежно сводились к одному.
На сегодня Суворов назначил штурм Измаила. По его замыслу главный удар должен быть направлен на придунайскую, наиболее доступную часть Измаила. Здесь Александр Васильевич сосредоточил все лучшие по боевым качествам войска, и в том числе бугских егерей Кутузова.
А остальные колонны должны были отвлекать турецкие силы, чтоб гарнизон Измаила защищал все шестиверстные крепостные стены.
Суворов остерегался, как бы турки не узнали о его замысле, и потому хитро составил диспозицию, тщательно замаскировав основную идею штурма: каждая колонна могла полагать, что ей поручена главная роль.
Михаил Илларионович, целый день занятый приготовлениями к бою, не мог найти времени подумать о семье. Было ясно: предстоял кровопролитный, ужасный штурм, который будет посерьезнее очаковского. Удастся ли выйти из него живым, кто знает.
И теперь Михаил Илларионович с нежностью думал о своих — Екатерине Ильинишне и девочках. Они спокойно спят в эту тревожную декабрьскую ночь там, в Петербурге, не чувствуя, какой страшной опасности подвергается он…
Рибопьер и Глебов окончили еду, курили молча. Иван Степанович вообще не отличался словоохотливостью, а Глебов тоже, очевидно, думал о том же, о чем в эти часы думали осаждавшие Измаил русские войска…
Уставший Кутузов задремал.
Он проснулся от громкого окрика Резвого:
— Михаил Илларионович, пора: уже без четверти три!
Кутузов встрепенулся и стал подыматься.
В три часа ракетой был дан подъем. Суворов приказал до первой ракеты не выводить войска, чтобы, как говорилось в диспозиции, "людей не удручать медлением к приобретению славы".
Он вышел с егерскими командирами из палатки.
Все вокруг еще покрывала темная, мрачная ночь. Полукольцо огней русского лагеря ярко светилось в темноте. К этой ночи войска заготовили побольше камыша, чтобы костры не потухали и чтобы турки думали, что в русском лагере спокойно спят.
Но Измаил не спал. Лазутчики дали знать врагу о предполагающемся штурме. В крепости слышался какой-то шум. Тревожно лаяли собаки.
Присмотревшись в темноте, Кутузов снова различил штурмовые лестницы и кучи фашин, приготовленных для забрасывания широких, шестисаженных рвов.