Кутузов
Шрифт:
У подъезда военного министерства стояло с десяток карет, несколько курьерских троек, готовых к отъезду, и толпился народ: чиновник с книгой под мышкой, подгулявшие мастеровые, трубочист с лестницей, разносчик саек, чьи-то лакеи в потертых ливреях, салопница, смазливая горничная с моськой, грузная купчиха в цветном повойнике и ковровой шали на плечах, дворовые девушки.
Женщины охали и ахали, мужчины тяжело обдумывали случившееся, глубокомысленно изрекали:
— Н-да…
— Это, брат, не шутка…
И все не спускали глаз с подъезда министерства.
— Мальчишки
Тут же ходил полицейский с сизым носом. Это был офицер Петров, по прозвищу Шкалик. Михаил Илларионович знал его еще со времен своего генерал-губернаторства. Увидя подъезжавшего Кутузова, Шкалик подскочил к карете.
— Здравия желаю, ваше сиятельство! — сказал он, помогая Михаилу Илларионовичу вылезть из кареты.
Полицейский отворачивал голову в сторону, чтобы не дышать на графа. Но Михаил Илларионович все равно почувствовал: от Шкалика несло водочным перегаром и чесноком.
— Здорово, Петров! (Михаил Илларионович чуть не сказал: "Здорово, Шкалик!") Ну, что тут?
— Война, ваше сиятельство. Эй, расступись! Посторонись! — кинулся он к толпе.
Народ послушно раздался в стороны. Несколько человек сняло шапки. Михаил Илларионович, глядя под ноги, медленно шел по неровной булыжной мостовой к министерству.
Сзади за ним слышался шепот:
— Кутузов! Кутузов!
— Михайло Ларивонович!
В вестибюлях и комнатах министерства стоял дым коромыслом. Бегали писаря и ординарцы, толпились военные.
Кутузов не пошел к самому Горчакову: он узнал все тут же, в приемной. Толпа генералов и штаб-офицеров окружила одного из адъютантов Горчакова, корнета Прахова, — он был в курсе новостей.
Оказалось, что пять дней назад, в среду 12 июня, Наполеон без объявления войны, по-воровски, перешел через Неман у Ковны. А в это время император Александр собирался на бал к Беннигсену в его дворец в Закрете.
— А где это такое — Закрет? — спросил кто-то.
— Закрет — загородный дворец на берегу реки Вилия в очень живописном месте. В нем раньше жили иезуиты, — объяснил Кутузов.
— Свято место пусто не бывает, — вполголоса сказал стоявший рядом с Кутузовым иронический, горячий генерал Бегичев.
— Император еще до бала получил известие о переправе, но бала не отменил.
— Ему балы да бабы — превыше всего! — продолжал Бегичев.
— И что же, где наша Первая армия? — спросил генерал Меллер-Закомельский.
— Отступает к Свенцянам.
При этих словах корнета все невольно глянули на большую карту Российской империи, висевшую на стене.
— Почему же отступают? — вырвалось у кого-то возмущенно.
— А что же делать? Ведь наши армии разобщены, — ответил Кутузов. — Вторая армия Багратиона — где?
— У Волковыска, — показал корнет.
— А левый фланг Барклая?
— Шестой корпус Дохтурова — у Лиды, — не задумался корнет Прахов.
— Ну вот, стало быть, между ними верст сто будет, —
— Неужели же император пойдет в эту мышеловку — в Дрисский лагерь? — спросил кто-то с отчаянием.
Михаил Илларионович не ответил, а пошел к выходу. Все было ясно: жребий брошен!
Теперь каждый день приносил новости. Новости были невеселые: 1-я армия отступала, а от 2-й не имели никаких известий.
Теперь курьеров из армии ждал весь город. С утра до позднего вечера у здания военного министерства толпился встревоженный народ. Тут стояли не только какие-либо праздные, жившие по соседству, случайно проходившие мимо: нянька с ребенком, мальчишка, посланный за чем-то хозяином в лавку, старуха, бредущая в Казанский собор. Сюда шли специально, нарочно, шли с Коломны и Охты, с Мещанских, Литейного и Васильевского. Шли все: купцы, ремесленники, дворовые, чиновники, военные, духовные. Больше всего околачивалось в толпе лакеев и горничных — господа отправляли их сюда каждый день с единственной и определенной задачей: узнать, что сегодня привез из армии курьер.
Много времени проводили здесь кутузовские Марина и Ничипор.
Марина, конечно, узнавала новости быстрее флегматичного тугодума Ничипора, но Марине было все равно: что "дивизия", что "дирекция", что Двина, что Днепр. Ничипор же тоньше разбирался в этих делах и не принимал слышанного на веру так, как делала легкомысленная Марина, а относился к сказанному критически. Одним словом, Марина олицетворяла собою чувство, а Ничипор — разум.
Теперь Михаил Илларионович чаще подходил к карте, чем раньше, подолгу сидел, наклонившись над ней с циркулем в руке, думал. Он переносил карту с собой из спальни в столовую, из столовой в кабинет.
Его беспокоило прежде всего отсутствие у русских четкого, единого плана ведения войны. Александр I всегда и во всем любил неопределенность. Он предпочитал не выражать точно и ясно своего отношения к предмету или вопросу, чтобы потом, при нужде, можно было бы отпереться и свалить всю вину на другого.
Александр так хотел быть всегда чистым! Александр не забывал, что ведь он — "ангел"!
Но план Наполеона был ясен любому ученику кадетского корпуса: вбить клин между 1-й и 2-й русскими армиями, разбить Барклая де Толли и Багратиона поодиночке. Тем более, что Наполеон располагал значительным перевесом в силах.
И оборонительные рубежи были только Западная Двина и Днепр. Это значит: Рига — Полоцк — Витебск — Орша — Могилев — Смоленск.
Затем Михаила Илларионовича очень беспокоило положение Багратиона. Где находилась 2-я армия, какие Багратион получил указания от Александра I, когда плана-то вообще не было, Кутузов не знал. Не вызывало сомнений одно: если Барклай отступает, то это же приходится делать и Багратиону. И чем дальше шел на восток Барклай, тем все больше увеличивался разрыв между 1-й и 2-й армиями и тяжелее становилось положение Багратиона.