Кутузов
Шрифт:
Увидав Нарышкину, Михаил Илларионович сразу же пошел приветствовать очаровательную и милую Марию Антоновну, целовал ее ручку и говорил комплименты.
Нарышкина относилась к жене Кутузова холодновато, как обычно относятся друг к другу две красивые женщины, но галантному, остроумному Михаилу Илларионовичу она симпатизировала.
К Кутузову в ложу приходили многие, чтобы поздравить Михаила Илларионовича с приездом и царской милостью.
Долго сидела с ними и тараторила некрасивая Елизавета Петровна Дивова. В ее доме на Миллионной всегда вертелись иностранцы и актеры. Знаменитый тенор Мандини не без основания прозвал ее sempre pazza [38] .
38
Всегда сумасшедшая.
Дивова и Катенька горячо обсуждали новый наряд Нарышкиной, сходились во мнении, что лучше было бы не два ряда жемчугов, а один.
— Как купчиха какая! — поджимала губы Дивова.
Удивлялись, почему такой куцый канзу [39] .
— Как у девчонки! Я бы своей внучке не решилась сделать! — говорила Екатерина Ильинишна.
И строили догадки, сколько тысяч франков стоит эта бесспорно чудесная кашемировая шаль.
Пришел поздравить Михаила Илларионовича старик Дмитревский. Он говорил по-русски.
39
К а н з у — лиф.
— Катерина Ильинишна, как это вы допускаете, что Михайло Ларионович так долго любезничает с Марией Антоновной? — спросил, шутливо подмигивая, Дмитревский.
— У мужчин считается хорошим тоном быть обязательно влюбленным в Марию Антоновну, — наклонившись к Дмитревскому, вполголоса ответила Кутузова, но, поймав недовольный взгляд мужа, прибавила в тон Дмитревскому: — Впрочем, это старая привязанность Миши. Пусть он сам скажет.
— Да, я всегда говорю: Мария Антоновна — ангел. Я боготворю женщин только потому, что Мария Антоновна — женщина, — повторил Кутузов по-русски ту же фразу, которую несколько минут тому назад сказал по-французски Нарышкиной.
Кутузов держался с достоинством, не имел вида "опального" полководца, не прибеднялся, не жаловался никому на свою незаслуженную обиду. И от этого еще резче подчеркивалась вся мелочность предвзятого отношения императора Александра к уважаемому, заслуженному полководцу.
Все поздравляли Михаила Илларионовича со славной победой, с возвращением к родным пенатам, как водится, притворно уверяли, что Михаил Илларионович прекрасно, молодо выглядит.
И Кутузов был хоть отчасти удовлетворен. Получалось так: хотя никто не говорил прямо, но в каждой фразе сквозило: "Император бестактен и глуп, он зря обидел тебя, но ты, Михайло Ларионович, держишься так умно, что от этого только возвышаешься в наших глазах!"
Каждый день Михаил Илларионович просыпался с одной и той же мыслью: начал уже войну Наполеон или нет?
Но прошла неделя со дня приезда Кутузова домой, а все еще было тихо, мирно.
Михаил Илларионович пробуждался под певучие крики разносчиков, доносившиеся с набережной: "Ра-аки, ра-аки!" или "Ла-андышов, ла-андышов!"
Книга называлась "Дамской врачъ", перевел с французского М. И. У. медицинского факультета студент Кодрат Муковников.
"Дамской врачъ" говорил не только о болезнях "различных возрастов", но и о многих других полезных вещах, например: "о благоприятных минутах исполнять должность брака", "о способнейшем возрасте выдавать девиц замуж".
Екатерину Ильинишну особенно интересовал раздел, называвшийся "Венерин туалет". В нем содержались такие советы: "способ предохранить линяние волосов", "способ выравнивать морщины на лице", "как сделать здоровым и пригожим тело", "как сделать старое лицо наподобие двадцатилетнего".
Вот Катя каждое утро брала эту книгу и уходила в туалетную делать разные "удивительные для лица" белила и мази. И не оттого ли она выглядела моложе своих пятидесяти шести лет?
Михаил Илларионович вставал с постели и открывал настежь окно.
На Неве рыбаки закидывали сети. Низко летали белые чайки. Все дышало безмятежным покоем.
Но на преддиванном столе белело полотнище разложенной географической карты…
Михаил Илларионович звонил в колокольчик. Входил Ничипор помогать барину одеваться: дома, как и на войне, он один прислуживал Михаилу Илларионовичу, хотя в кутузовском доме лакеев хватало.
— Добрый день, ваше сиятельство!
— Здорово, Ничипор! Ну, как ночевал? Не хуже, чем под Рущуком?
— Спаты — не воеваты! — весело отвечал денщик.
— Что слыхать в городе?
— Та ничого. Всэ, як було.
— Курьера ждут?
— А що им робыты — ждуть!..
У дома военного министерства с утра толпился народ — ожидали курьера из Вильны к князю Горчакову, который замещал Барклая де Толли. Это была единственная возможность узнать последние новости.
От курьеров весь Петербург знал, что Александр занят в Вильне двумя своими любимыми пристрастиями — дамами и муштрой.
В Петербурге Александр оставил обеих жен — законную и фактическую: красивую, но надоевшую голубоглазую Елизавету Алексеевну и красивую, но любимую Марию Антоновну Нарышкину, которую свет называл "черноокой Аспазией". Кроме них, император оставил прелестных актрис — Шевалье, Филлис и, как ее продолжали нелепо величать в печати, "девицу Жорж".
Но Александру все было мало.
Ему с детства внушали, что он "ангел", что он красив. Это он помнил, но забывал, что немного хромает и туговат на одно ухо. Он вообще считал себя неотразимым и любовался собою, как Нарцисс. Он с юных лет всюду волочился за самыми прекрасными женщинами и хотел и в Вильне пленять сердца польских дам. Правда, это имело здесь и другую подоплеку: Александр стремился привлечь на свою сторону поляков. Император легко жаловал польских дам во фрейлины, а мужчин в камер-юнкеры.
Он был чувствителен к женскому вниманию и лести и потому рассыпался перед любой польской графиней. Впрочем, это откровенное ухаживание такого именитого донжуана не угрожало ни спокойствию их мужей, ни чести самих жен.
"Мне хорошо известно, что в большинстве случаев добродетель дам, пользовавшихся благоволением Александра, весьма редко находилась в опасности", — писал об Александре его друг Адам Чарторийский, знавший его прекрасно.
А лейб-медики сплетничали по этому поводу об императоре: