Кувыр-коллегия
Шрифт:
— Сегодня у меня там много народа, господа. Но для вас всегда найдется местечко. Водочки с морозца?
— Водки неси, и что там у тебя есть из еды! Все неси! — приказал Пьетро.
— И верно. Я не отказался бы хорошо поесть, — поддержал шута герцог.
— Сейчас все будет!
Скоро Бирон и Мира уже выпили по первой и стали разговаривать. Герцог рассказал о том, как помог Либману выкрутиться.
— Остерман зеленый от злости ходит. Так хотел он через Лейбу на меня выйти. Стал я нашему вице-канцлеру как кость поперек горла. Он, видите ли, не терпит, когда кто-то вмешивается в дела управления государством.
— Но ты не сильно то в эти дела и вмешиваешься, Эрнест.
— Да, но за меня это делают Либман, фон Штемберг, барон фон Ливен, барон фон Корф и другие.
— А скажи мне по правде, Эрнест, тебе не бывает страшно?
— Бывает. Как подумаю, что императрица умереть может, и сразу страшно становиться. Эти русские тогда меня на части разорвут. Только Анна — моя защита. Она и есть та стена, за которой я могу от любых врагов спрятаться.
— А как думаешь, кто после неё править Россией станет?
— Это опасный вопрос, Петер. За такие слова можно и в застенки к Ушакову угодить, — с улыбкой сказал Бирон, и они снова выпили.
— Но все-таки? Неужели ты веришь, что трон перейдет к Анне Леопольдовне?
— Если она родит престолу наследника, то все может так и быть, Петер. За это стоит Остерман, хоть и враг, но в сем деле мы с ним едины. Для него крайне важен этот еще не родившийся наследник трона.
— А если родиться девочка?
— Тогда не жди добра, Петер. Ибо у петровых потомков наследник мужского пола имеется принц Петр Ульрих Голштинский, сын цесаревны Анны Петровны. И тогда трон может достаться Елизавете, которая наследником этого ребенка и сделает. Потому Анна Леопольдовна должна родить мальчика.
— Дай то бог! Популярность Елизаветы велика.
— Да. Я вот недавно разговаривал с ней. Она такая красавица и так умеет очаровывать мужчин.
— Эрнест! Уж не влюбился ли ты в Елизавету? — Мира снова наполнил стаканы.
— А что? — Бирон посмотрел на шута.
— Да ничего, но она дочь Петра Великого.
— Но мне она нравиться как женщина. И если бы она только поманила меня — я бы пошел. И сие было бы не таким уж и дурным шагом.
— Ты что Эрнест. Не дай бог, Анна узнает про такие твои мысли. Императрица ревнива.
— Еще как ревнива, Петер. А что говорят в вашей кувыр коллегии?
— Там тоже самое, что и везде. Шуты грызутся за милости императрицы не хуже придворных. Но в большом фаворе пока одна Буженинова. Её императрица слушает всегда. А после того как она глаза царице на Анну Леопольдовну открыла, её положение еще больше укрепилось.
— И многие хотят Буженинову к себе заполучить в союзницы? Так?
— Именно так, Эрнест! Но Буженинова ни от кого таких подачек не берет. Её слабое место это желание выйти замуж. И она себе уже и жениха приискала. Это не кто иной как шут Квасник, в прошлом князь Голицын.
— Отчего в прошлом? Он до сих пор князь, Петер. Это тебе не Франция, где один раз унизившись, более не поднимешься. В России и не такое бывает. Так что наш Голицын еще свое возьмет. И Буженинова совсем не дура, что Квасника-Голицына обхаживает. Денег она уже на службе шутовской скопила не мало. А теперь вот княжеский титул ей светит.
— Но пойдет ли императрица на то чтобы их поженить?
— Кто знает, Петер? На такой вопрос сразу ответить сложно.
За соседним столиком пили офицеры гвардии. Они матерно ругались и голоса их становились все громче и громче. Один из них, капитан в семеновском мундире со шрамом на лице вдруг выкрикнул:
— Ты кого хвалить вздумал? — он обращался к одному из собутыльников. — Свору немецкую? Не для того государь наш Петр Великий империю создавал, дабы каждая шваль здесь кормушку для себя находила!
— Я про то говорю токмо, — ответил ему молодой Преображенский поручик, — Что Миних хороший командир и полководец изрядный!
— Миних? Ты еще Бирена похвали!
Услышал такие слова Бирон, порядком уже выпивший, из-за стола поднялся и у семеновцу подошел. Мира не успел его остановить.
— Вы сударь, что-то сказали про герцога курляндского? — спросил он.
— А ты кто такой? — офицер вскочил на ноги. — Знаешь, с кем говоришь?
— Знаю. Вы, сударь, свинья пьяная.
— Что? — семеновец замахнулся для удара. Но он был сильно пьян и потому Бирон от его кулака в сторону ушел. Затем герцог и сам ударил офицера, да так что тот под столы угодил.
Но его товарищи вступились за честь мундира. Пьетро обнажил свою шпагу и громко произнес:
— Господа! Не стоит устраивать потасовку в трактире и мебель и посуду портить. Кто не доволен словами али делами сего господина, то я могу своей шпагой за честь его постоять. Но за дверями трактира. Есть среди вас люди смелые?
Дюжие офицеры гвардии посмотрели на Мира, на его худощавую фигуру и сразу нашлось трое, кто захотел с ним сразиться.
Они вышли на воздух. Петро обнажил шпагу и стал в позицию.
— Вы можете нападать на меня сразу втроем, господа. Если я стану убивать вас по одному, то для меня том будет мало чести.
Офицеры рассвирепели от такого заявления и, обнажив клинки, набросились на Пьетро.
— Мы отберем у сего наглеца клинок и отхлещем его нашими шпагами плашмя по голой ж….! — орал семеновский капитан со шрамом.
— Пусть помнит гвардию!
Мира быстро отразил все атаки пьяных офицеров. Шпагами они владели так себе, и он сих молодчиков и за достойных противников не почитал. Потому от первоначального своего намерения заколоть кого-то — отказался.
Он выбил шпагу из рук капитана и поранил ему руку, дабы тот уже к бою не вернулся. Затем он в течение минут нанес легкие раны и другим соперникам и вложил свой клинок в ножны.