Кувыр-коллегия
Шрифт:
Бирон оглянулся на шутов и придворных и сказал громко:
— Господа, государыня желает побыть в тишине. Так что извольте немедленно удалиться.
Все быстро стали покидать покои императрицы, ибо знали, как испортился во время болезни характер Анны.
Бирон жестом приказал Пьетро играть, а сам сел рядом с Анной.
— Тебе следует прислушиваться к советам врачей, Анхен, — произнес герцог.
— Не могу я не есть буженины, Эрнест. Не могу не пить вина. Да и охоту люблю весьма, хоть и токмо из окон дворца могу стрелять по зверью и птицам.
— Охота это неплохо, Анхен. Но вино тебе вредно. Я говорил с лейб-медиками…
— Брось ты про лейб-медиков, Эрнест! Я про них не желаю слышать. Ты вот скажи мне по правде — не люба я тебе более?
— Зачем так говоришь, Анхен?
— Да стара я стала, и страшна. Разнесло меня, и подурнела я за год последний. Болезнь она никого не красит, Эрнест. Оттого ты на Лизку и смотришь.
— Анхен! Кто тот негодяй, что доносит на меня? Я же тебе сколь раз говорил, что не состою любовником при цесаревне Елизавете.
— Да я и не говорю, что состоишь. Ты просто все еще молод, Эрнест. А я постарела. Я больна. И я понимаю, что ты уже не любишь меня как прежде.
— Анна. Мы с тобой уже вместе столько лет. Мы больше чем муж и жена.
— Я это понимаю, Эрнест. Но я чувствую, что скоро мне приодеться уйти. И не возражай. Я сама этого не хочу, но я это чувствую. И гнетет меня то, что приодеться мир невыгодный для России подписать.
— Но Россия велика сама по себе, Анхен и сей мир не унизит её могущества.
Пьетро мира продолжал играть на скрипке, и чарующие звуки музыки сопровождали разговор мужчины и женщины. Анна любила Бирона много лет и, не смотря на то, что в её постели бывали и другие мужчины, этой страсти она осталась верна до конца….
Год 1739, сентябрь, 10 дня. Санкт-Петербург. Бирон и Либман.
Эрнест Иоганн Бирон вышел из покоев царицы и его прямо у входа перехватил Либман.
— Эрнест! Тебе грозит опасность!
— Если ты пришел меня пугать, Лейба, то не стоит. Придуманные тобой заговоры ничего не стоят.
— Я не придумываю заговоры, Эрнест, я о них узнаю. И могу сказать, что скоро будет поздно, если меры не будут приняты. Ты еще не понял что Волынский твой враг?
— Ах, так это снова Волынский интригует против меня, — с улыбкой произнес Бирон.
— И его тебе стоит опасаться его и его друзей. Неужели ты так и не понял кто такой Волынский? Он мечтает для себя о месте Меньшикова. Желает стать первым при царе или при царице!
— Лейба!
— Идем к тебе, Эрнест и там про все погорим.
Они удалились в покои герцога во дворце, и Бирон приказал их не беспокоить. Либман сел в кресло и начал говорить:
— Мои люди донесли мне о том, что Артемий Петрович Волынский, обер-егерместейр и кабинет-министр, президент коммерц-коллегии граф Платон Мусин-Пушкин, секретарь кабинета министров Иоганн Эйхлер, архитектор Петр Еропкин, адмирал Федор Соймонов, Андрей Хрущев, Жан де ла Суда составили заговор против тебя. Понимаешь?
— Заговор?
— Именно так. Они желают сместить тебя, Остермана, Левенвольде, меня, и других немцев при дворе и заменить их русскими.
— И как он собирается это сделать, Лейба? Не могу поверить, в то что этот донос справедлив. Волынский может мне помочь свалить Остермана. Это так. Но чтобы он интриговал против меня. На что он надеется? Занять мое место в сердце больной императрицы?
— Нет, Эрнест! Императрицу Анну они уже почти списали со счетов. Они нацелились на Анну Леопольдовну.
— Но она всего бояться. Она и её муж. Они и шагу не смогут ступить без моего слова. А ты говоришь, что принцесса Анна стоит во главе государственного заговора.
Бирен решительно не желал верить в возможность существования заговора Волынского. У него и без того проблем хватало.
— Ты снова ничего не понял, Эрнест? Я не говорю что принцесса заговорщица. Я тебе говорю, что заговорщик — Волынский. Я никогда не доверял этому человеку. Он хитер и коварен. Он жаждет власти.
— А откуда у тебя сии сведения, Лейба? Ты словно сам побывал в доме у Волынского и про заговор все слышал? Я ведь знаю тебя, хитрый еврей! Ты ради своей выгоды кого угодно оговоришь!
— Ради своей? — Либман был оскорблен. — Да я пекусь о твоих делах! О твоих!
— Но и про себя не забываешь, Лейба.
— И что с того? Я держусь у власти пока ты наверху, и я желаю за тобой то место наверху сохранить. Я подкупил одного из доверенных слуг Волынского. Заговорщики от него не таяться. Он подает им вино и снедь разную, а они говорят! И ему лишь слушать надобно.
— Но ты сказал, что среди заговорщиком Иоганн Эйхлер? Так? Мне это не послышалось?
— Нет.
— Но Эйхлер доверенный человек Остермана. И зачем ему желать несчастья своему господину и благодетелю? Пусть он не желает добра мне. Но Остерман!
— Он метит занять более выгодное место при власти Волынского. Поверь, я слишком много заплатил крепостному слуге Волынского. И все сведения из дома его верные.
— И как давно ты про сие знаешь?
— Уже несколько месяцев. Но ранее тебе про то не говорил, а токмо за заговорщиками следил. Но сейчас пришло время нанести по ним удар!