Кузнецов. Опальный адмирал
Шрифт:
Сменилось почти все руководство Военно-морских Сил страны: адмирала Галлера назначили начальником Военно-морской академии, дела у него принял вице-адмирал Абанькин, бывший заместитель главкома по кадрам; начальником Главморштаба стал адмирал Головко, а Исаков остался первым заместителем главкома ВМС.
Январским утром 1947 года адмирал флота Кузнецов уезжал в Ленинград к новому месту службы. Перед этим его принял новый главком ВМС адмирал Юмашев. Поговорили о служебных делах, о том, что надо сделать, чтобы устранить недостатки в подготовке офицерских кадров, поднять дисциплину на кораблях
— Ты не держи на меня обиду, Николай Герасимович. Я не виноват, что меня назначили главкомом. Если хочешь знать правду, я считаю, что с тобой обошлись несправедливо.
— Ценю твою прямоту, Иван Степанович. — Кузнецов пожал ему руку. — Обиды на тебя не таю. Не ты рвался в главкомы, тебя назначили… Я поеду?
— Счастливо!
И они расстались…
Адмирал Алафузов уже знал о том, что в Военно-морскую академию едет бывший главком Кузнецов, и встретил его рапортом, как и полагалось.
— Как жизнь, Владимир Антонович? — Николай Герасимович дружески подал ему руку. — Людей собрал? Я хотел бы потолковать со слушателями. У них, наверное, есть ко мне вопросы?..
— Жизнь идет своим чередом, Николай Герасимович, и то, как поступили с вами, мне не по душе, и я…
— Хватит об этом! — прервал его Кузнецов.
Алафузов умолк. Он успел заметить в глазах Николая Герасимовича грусть, да и голос у него был зыбким, неуверенным, не то что тогда, в войну…
— Преподаватели и слушатели собрались…
— Дорогие товарищи, я охотно пришел к вам, — начал негромко Николай Герасимович. — Много лет назад я окончил эту академию, и, хотя прошли годы, она все еще живет во мне. Хотел бы по душам поговорить с вами, хотя, конечно, понимаю, нелегко вам учиться, но учиться надо, чтобы подготовить себя к серьезным испытаниям на флоте. Вы — будущие командиры, а командир прежде всего воспитатель Я бы сказал, что учение образует ум, а воспитание — нравы. У Шекспира есть такие слова: «Поднять слабого — мало, нужно затем поддержать его». Так что на кораблях у вас будет много самых разных дел, и у того, кто лучше проявит себя в учебе, наверняка будут успехи в службе…
Потом были вопросы, в основном они касались дальнейшего развития Военно-морского флота. Неожиданно был задан и такой вопрос:
— За что вас наказали?
Голос прозвучал как выстрел в напряженной тишине. Спроси об этом убеленный сединами адмирал, возможно, Кузнецов и поведал бы ему все, что думал сам об этой неприглядной истории. Но вопрос задал бывший старпом подводной лодки, а теперь слушатель академии. Кузнецов коротко ответил:
— За упущения по службе. — И, немного помолчав, уточнил: — За все, что делается на флотах и флотилиях, в ответе — главком. Считаю эту истину справедливой.
— Вы, должно быть, убедились, Николай Герасимович, как ценят и любят вас слушатели, — сказал Алафузов, когда они вошли в его кабинет. — Я и не мечтаю о такой славе. Да, — спохватился он, — на ваше имя пришло письмо от какого-то Каримова из Туркмении. Вот оно… — И Алафузов отдал конверт гостю.
— Странно. В Туркмении я никогда не был. Ладно, почитаем, что пишет нам этот Каримов…
«Дорогой мой командир Николай Герасимович!
Воевал я на Северном флоте, был в морской пехоте. В бою на мысе Пикшуев, что неподалеку от Рыбачьего, в сорок втором меня в ногу укусил осколок. Теперь хожу с костылем. Жаль, что не увидел вас, когда вы прилетали на Северный флот, будучи наркомом ВМФ. Прочитал недавно в газете, что вы встретились с моряками Балтики, и решил вам напирать. Но где взять адрес? Тогда я послал письмо в Военно-морскую академию, где учился брат. Сейчас он служит на Северном флоте».
Кузнецов свернул листок.
— Пишет бывший моряк с крейсера «Червона Украина». Называет меня главкомом. Чудак!
— Откуда ему знать, что вы уже не главком? — возразил Алафузов. — И все же — что он пишет? Или секрет?
— Да нет же, бери читай. — Кузнецов дал ему листок.
Пока Алафузов читал, Николай Герасимович выпил стакан чаю и собрался уезжать. Положил письмо в карман, пожал Алафузову руку.
— Если что, Владимир Антонович, заходи ко мне…
После ноябрьских праздников адмирала флота Кузнецова, его заместителя вице-адмирала Степанова, начальника Военно-морской академии кораблестроения и вооружения адмирала Галлера и начальника Военно-морской академии адмирала Алафузова главком ВМФ адмирал Юмашев срочно вызвал в Москву.
— По какому вопросу? — спросил Юмашева Кузнецов.
— Не могу сказать по телефону, но дело весьма серьезное, так что срочно выезжайте. На Ленинградском вокзале в Москве вас встретят…
Удар на Кузнецова и его коллег обрушился в то время, когда в стране началась кампания по борьбе с «космополитизмом». Острым крылом она коснулась и Николая Герасимовича. Некий капитан 1-го ранга Алферов послал в Наркомат обороны письмо, в котором сообщал, будто адмирал флота Кузнецов преклонялся перед иностранцами, с его ведома флотские начальники передали англичанам и американцам парашютную торпеду, а также материалы по другим видам вооружения. О письме доложили Булганину, а тот — Сталину. Подливая масла в огонь, Булганин напомнил вождю:
— Видите ли, Кузнецов уже и вас не признает. Взять хотя бы эпизод с разделением флотов… Уже не главком военного флота, а по-прежнему бунтует.
— Он же сам просил меня убрать его с поста главкома, — усмехнулся Сталин. — Я и убрал… Но, видно, своей вины он не осознал…
Позже Сталин подписал постановление о предании суду чести одновременно с Кузнецовым еще троих адмиралов: Галлера, Алафузова и Степанова. Четыре адмирала — цвет Военно-морского флота. Их связывали годы совместной службы, они достойно проявили себя в войну. Николай Герасимович не на шутку разволновался, он понял, что с ними хотят расправиться. Но за что, почему? Такой вопрос он задал главкому Юмашеву и поразился, когда тот, ничуть не смутившись, ответил: