Кузница Тьмы

Эриксон Стивен

– Что же делать?

– Вопрос, задаваемый всеми. Кроме самого Худа - тот все молчит, томясь в цепях.

– В цепях?

– Владыка Ненависти о нем позаботился.

– В цепях?

– Это видится милосердием. Актом сочувствия. Мы ждем Худа, думаю я теперь - все мы, кому не безразлично. Ждем его слова.

– А ты?

Варандас пожал плечами: - Очень давно не брал я меча в руки, и теперь вижу в таком жесте хвастовство. Что я помню о войне? Что знаю о сражениях? Но я услышу Худа и подарю открытое суждение.

Тщательно взвешу его слова.

От кивнул.
– Достойно, Варандас. Многие ли присоединятся к тебе в тот день, вот интересно.

– Думаю, жалкая горстка. Мы лелеем свои садики, вырывая сорняки с непостижимым усердием. Владыка Ненависти, в конце концов, сказал истину, и потому нечем было побить его жестокий аргумент.

Некоторое время они молчали. Потом Варандас повернулся к Оту.
– А ты?

– Майхиб Кория.

Варандас поднял брови: - Неужели? Майхиб - Тисте? Беспрецедентно и смело.

– В остальном я беспомощен.

Варандас показал на дыру: - Что думаешь?

– Я думаю, это верно, - согласился От.
– Откуда она у тебя?

– Без понятия, - ответил Варандас.

Они долго изучали провал.

– Поклонение камню, - сказал Эрастрас, - есть мольба о долголетии. Но камень никогда не выдаст свой секрет.

Сечул Лат продолжал вытаскивать камни из груды, бранясь, когда пальцы натыкались на обломок, все еще пышущий жаром. Исходящая паром земля могилы опускалась. Воздух наполнился запахом, которого он не узнавал. Может, быть, это гнев?

Эрастрас рядом присел над кучкой разбитых сланцевых плиток, копаясь и выкладывая некоторые в сторонку, столбиками, словно монеты.
– Говорят, - вещал он, - что здания просто растут из земли. Поначалу они походят на простые кучи камней, но поднимаются над почвой. Принимают форму лачуг. Тут и там, стена и линия. Другие имеют форму круга. А потом, когда плоды жалких усилий сливаются, находя друг друга, родятся дома. Ну, не обычные дома. Скорее башни вроде джагутских. А иные подобны дереву - такие можно вообразить выходящими из-под рук Тисте. Иные сделаны из земли, как у Тел Акаев, или скрываются в земле подобно хижинам Бегущих-за-Псами.

Сечул ухватился за особо крупный валун и потянул. Камень вышел, издав громкий скрежет. Сечул откатил его в сторону, изучая оставшуюся дыру. Потом повернулся к спутнику.

– Но это стремление к порядку, - продолжал Эрастрас, морщась: одна из плит лопнула.
– Навязчивое желание организации, достойное смеха и жалости одновременно. Все мы сопротивляемся распаду, делая жизни свои смелыми допущениями смысла и цели.- Отбросив плитку, он взял другую.
– Мы настаиваем, Сетч, на превращении субстанции в аргумент спора. Нашей плоти, крови, костей. Наших личностей. Но лично я не впечатлен.

Сечул отвернулся к груде камней. Начал вытягивать камни и загребать землю, расширяя дыру.

–

Можешь спорить с природой и, разумеется, проиграть. Можешь спорить с кем-то, но, если не ставить на кон жизнь и смерть, твои упражнения бессмысленны. Природа ждет всех с подчеркнутой серьезностью. Любой выигрыш - иллюзия. То, что ты проиграл, тебе было суждено проиграть. Рано или поздно. Они называют такие дома Азатами, отсюда и наше прозвище среди Тисте. Но мы ведь не поклонники камней, верно, Сетч?

– Похоже, - пробурчал Сечул, распрямляясь и отряхивая грязные руки, - этот спор ты выиграл, Эрастрас.

Закряхтев, Эрастрас встал.
– Так и знал. Даже башня Джагута не выдержит падения целого холма земли и камней.

Сечул Лат вспомнил силу заклинания своего приятеля. Волшебство было грубым, его отзвук - словно гром в черепе - все еще отзывается в костях.
– Так можно начать войну, - сказал он.

– У меня была цель, - отозвался Эрастрас, вставая на колени, чтобы заглянуть в пещерку, вырытую в склоне кургана.
– Могло показаться безумием - убийство часто таким кажется. Но за моим столом соберутся на пир многие множества, дорогой брат.

– Наполовину брат, - поправил Сечул Лат, чувствуя потребность указать на разницу.
– Тебя будут благодарить?

Эрастрас пожал плечами: - Будут обжираться, друг, станут толстыми, ни разу ни вспомнив о фермере или пастухе, о тех, что давят виноград. Не задумаются, кто же поставляет им полезные вещи, изготовляет оловянные тарелки. Кресла застонут под их весом, не родив мысли о плотнике и даже о дереве. Слушая шум дождя по крыше, они не вспомнят каменщика. Я не ищу шумной славы, друг. Не жажду обожания. Но я останусь устроителем пиров.

Сечул Лат встал, выгибая спину, чтобы избавиться от ломоты. Тем временем его спутник почти целиком влез в дыру. Потом показался, вытаскивая раздавленный труп неведомого Джагута, обитателя башни. Расщепленные концы костей торчали из плоти, делая ее похожей на рваный мешок. Куски свода полностью расплющили череп.

Эрастрас вытянул труп и встал, упираясь руками в бока.
– Чувствую его смерть, - сказал он, покраснев.
– Как будто рука гладит моего жеребчика.

Отвернувшись в негодовании, Сечул всмотрелся в небо. Оно казалось каким-то неправильным.
– Не вижу искателей, - заметил он.

– Время есть, - согласился Эрастрас.
– К'рул идет наугад. Ему еще неведомы наши лица. Он не знает добычи.

– Ты дурно воспользовался его даром. Не рад буду я его гневу, когда он поймет всё.

– Я буду готов. Не бойся. Муж, истекающий кровью - муж слабый и беспомощный.

– Я уже устал бегать.

Эрастрас засмеялся.
– Наше бегство станет яростным и отчаянным, Сетч. Драконус понял - в самом конце. Я уверен. Сейчас он едет к Владыке Ненависти. Признает ли он свою роль в убийстве, вот интересно?