Кузница Тьмы
Шрифт:
Оссерк нахмурился.
– Он может отказаться.
– Не откажется, - уверил Хунн Раал.
– Твой отец сознает долг.
– Он может обязать меня занять свое место.
Очевидный ответ не стоило и озвучивать; Хунн Раал сделал задумчивое лицо, допустив и едва заметную насмешку.
– А как ты думал, зачем я прошу именно тебя донести весть до отца? Двое поговорят, кровь примет решение. Стой же перед ним прямо, друг мой, и смотри уверенно. Не выказывая ни готовности, ни жадного желания. Прими озабоченный вид, только не слишком тревожный. Собранность и трезвость послужат тебе лучше
Оссерк медленно кивнул.
– Хорошо сказано. Я уезжаю немедленно...
– Смею думать, лучше утром. А может, и еще позднее. Нам будет полезно выслушать мысли Калата Хастейна, а также узнать, каковы будут его действия, кроме посылки разведывательного отряда. Мы здесь в качестве представителей Легиона, мы должны прямо предлагать помощь.
Однако Оссерк скривил губы.
– Хорошо тебе говорить, Хунн, но я никого не представляю...
– Неверно. Здесь, утром, ты представляешь отца. Потрудись, чтобы все вокруг это поняли.
– И что я им скажу?
– Ничего. Только слушай, а если пробудится острый вопрос - высказывай его. Но будь умерен в расспросах - пусть за дело берутся остальные, ты же внимательно вслушивайся в дискуссию.
Оссерк кивнул. Он по-прежнему нервничал.
– Видел тут Шаренас?
– спросил Хунн Раал.
– Она смотрит и слушает - не моих кузин, так жаждущих принять ее в компанию, но Илгаста и Калата. Перенимай ее методы, Оссерк. Она отлично играет политические сцены.
– Нужно побольше узнать об Витре.
– Узнаем, - заверил Хунн Раал. "Хотя, возможно, не так много. События ускоряются".
Шаренас следила за выходящим их комнаты Туласом, с интересом отмечая внезапно проснувшуюся в мужчине остроту ума. Пусть он мертв духом, но в вопросах спасения окружающих - в данном случае нареченной - он выходит вперед всех. Она почти могла видеть воспылавшее мрачное пламя, потенциальную готовность умереть, защищая будущую жену, или вечно жить в благородном горе по ней. Это лучше, нежели опуститься до неуклюжих истин несчастливого брака, когда старый пепел покрывает сияние славы, не успеет лечь на место последний камень нового дома.
Было что-то жалкое в энергии Кагемендры, готовившегося выехать ночью ради поисков Фарор Хенд. Вот существо, не мыслящее жизни без рук и ног, без возможности быстрых действий и способности к волевым, решительным поступкам. Но... смелые решения живут недолго, отзвуки подвигов быстро затихают, и что бедняге остается? Лишь новая тишина или, того хуже, незримый стон внутри черепа. Нет, пусть лучше руки движутся, ноги несут его вперед; лучше все то, что нужно сделать и можно сделать немедля.
Привязать к себе сломленного мужчину, словами ли, цепями ли, чарами ли - напрасная забота. Хуже, ведь сломленный, в свою очередь, ломает то, что ему дают. В том числе и юную Фарор Хенд. Не написал ли поэт Галлан: "Когда дрожат полы, Танцует даже пыль"? Разве не задрожит мир Фарор в обществе Кагемендры Туласа? Он покроет ее пеплом, запылит с головы до пят, он станет походить на каменную статую, какие ставят в садах. "Галлан, ты должен написать об этом союзе,
Серап склонилась, обдав щеку Шаренас кислым запахом эля.
– Едешь с нами, да? Видишь, как все распалились? В такие моменты кровь бежит быстрее.
– И сколько тебе нужно таких моментов?
– сухо ответила Шаренас.
Сидевшая за Серап Севегг хихикнула, прикрывая рот рукой.
"Шлюхи Хунна Раала. Вот что они такое. Он их привез, чтобы подставлять тем, кого захочет обратить в союзников или, Бездна избави, в друзей. Но мне не интересно, милейший капитан. Я склоняюсь к твоему делу, как и мои сестры, и кузины. Будь доволен и не мельтеши на глазах". Она встала, отходя от кузин, уклонилась от пьяного объятия Рисп и вышла из помещения.
В дворике Тулас седлал коня. Шестеро хранителей занимались тем же, а еще десяток проверяли снаряжение для выходящего отряда. Фонари бросали желтый свет, их окружили ночные насекомые. Шаренас обнаружила неподалеку стоящего грума и подозвала жестом.
– Готовь мне лошадь, - велела она.
– Еду с ними.
Мальчишка поспешил прочь.
Она заметила взгляд Туласа. Подошла к нему.
– Вы знаете мое мастерство с копьем.
Он еще мгновение молча смотрел на нее, потом отвернулся к коню.
– Вы весьма кстати, Шаренас Анкаду. Приветствую.
– В мире слишком мало любви, чтобы оставлять ее в опасности.
Она заметила, что слова заставили его замяться - лишь кратко, он ведь привык к самоконтролю.
– Вы говорили со Спинноком Дюравом?
– спросила она.
– Да, прежде чем он заснул от переутомления.
– Тогда путь нам понятен.
– Да.
Грум привел лошадь. Она мысленно приготовилась к долгой, утомительной поездке. Однако она была полна решимости стать свидетельницей погони. Лучше лошади, чем шлюхи. "Не засни Дюрав, осталась бы в форте. Весьма красивый юный воин.
Интересно, Фарор и Финарра делили его в дикой пустоши?"
Улыбнувшись мысли, она села на лошадь и приняла поводья.
Остальные были готовы. Ворота открылись второй раз за ночь и отряд выехал.
Укрывшийся в личной комнате командира, на редкость скромной, Илгаст Ренд сел в шаткое кресло и поморщился, слыша скрип. Сидевший напротив, в таком же кресле, Калат Хастейн спросил: - Есть мысли о рассказанном ею, лорд?
Илгаст резко протер глаза, заморгал, созерцая плывущие разноцветные пятна, и задумчиво провел рукой по бороде.
– Я не позволил себе размышлять, командир.
– А, ясно. Все силы у вас отнимало исцеление, лорд. Признаюсь, я порядком поражен вашему редкостному мастерству с землей и теплом, плесенью и корешками. На поле брани я видел чудеса, творимые острым ножом, нитью из кишок и терновой иглой, но загадочное волшебство при помощи предметов столь обыденных поражает сильнее.
– Такова сила природы, - отозвался Илгаст, - и слишком часто мы забываем, что природа в нас, а не только снаружи, в высокой траве или на берегу моря. Исцелять - значит тянуться через разрыв, всего лишь.