Квантовая ночь
Шрифт:
— Здорово. Когда тебе удобно?
Я хотел сказать «Прямо сейчас!», но вместо этого предложил:
— После полудня у меня весь день свободен.
— Давай в час? А где? Я взяла машину напрокат.
Я назвал место, мы распрощались, и я положил телефон на деревянный стол; рука при этом подрагивала.
Я сделал глубокий вдох. До встречи с Кайлой у меня оставалась пара свободных часов, и, в случае, если моя потеря памяти и правда связана с ножевым ранением, то логично было бы начать с расследования этого инцидента.
Обычно для того, чтобы получить доступ к медкарте пациента — даже своей собственной — нужно прыгнуть сквозь множество обручей, но, к счастью, я знаком с одной из штатных психологов в больнице в Калгари, в которой я лечился; мы с ней вместе работали в Канадской Психологической Ассоциации. В Виннипеге был полдень, но в Калгари только одиннадцать, так что время для звонка показалось мне подходящим. Я нашёл в списке контактов тот, что был мне нужен.
— Кассандра Чун, — произнёс знойный голос мне в ухо.
— Сэнди, это Джим Марчук.
Искренняя радость.
— Джим! Чем могу помочь?
— Я надеялся, ты сможешь обойти кое-какую бюрократию. Мне нужна копия моей медицинской карты.
— Твоей собственной? Думаю, с этим проблем не будет. Ты здесь лечился?
— Ага. Поступил в канун нового года в 2000 — хотя нет, это было после полуночи, значит, 1 января 2001.
— Давненько, — сказала она, и я услышал стук клавиш.
— Девятнадцать лет.
— Хмм. Ты уверен насчёт даты?
— Ещё бы.
— Может, ты лечился амбулаторно? Не все записи за те годы сохранились в центральной системе.
— Да нет, это была экстренная хирургия.
— Боже, правда?
— Ага.
— Тебя привезла «скорая»?
— Да.
— Я ничего не нахожу. Ты помнишь фамилию хирурга?
— Бучер [14] , — ответил я.
— Ха, — сказала Сэнди. — Прикольно.
— Я тогда так и подумал!
— Но в системе нет доктора Бучера. Ты уверен, что это было в нашей больнице? Может быть, в Футхиллс?
14
(англ.) мясник
В тот момент я уже не был ни в чём уверен.
— Ну… может быть. Э-э… а ты можешь попробовать мою фамилию с ошибкой? Иногда её записывают как Марчукк.
— А! Ладно… Ага, есть такой, только… ха!
— Что?
— Ну, дата не первое января — никто не назначает плановых операций на первое января: слишком велика вероятность, что операционные понадобятся для чего-то экстренного, а все хирурги, какие могут, в этот день катаются на лыжах.
— Плановая операция?
— Именно. В понедельник, девятнадцатого февраля 2001 тебе удалили инфильтративную протоковую карциному.
— Что-что?
— Это рак груди.
— Я мужчина.
— У мужчин тоже бывает рак груди. Не так часто, ведь у вас совсем мало грудных тканей, но такое случается. Здесь сказано, её удалили под местным наркозом.
— Нет, нет; это наверняка кто-то другой, кто-то с похожей фамилией. Кроме того, я тогда учился в университете в Виннипеге; я не мог быть в Калгари.
— А по какому поводу ты был здесь в январе?
— Меня пырнули ножом.
— Господи Иисусе! Что же ты такого сделал? Сказал кому-то, что голосовал за либералов?
— Что-то вроде того.
— Я не нахожу никаких следов твоего пребывания здесь из-за чего-то подобного.
— Ты уверена?
— Угу.
— Э-э… ладно, о’кей. Спасибо, Сэнди.
— Джим, так что всё это…
— Мне нужно идти. Поговорим позже.
— Ладно. Пока.
— Пока.
Я упал обратно в кресло, учащённо и хрипло дыша.
7
— Хорошо, — сказал я, глядя на море лиц. — Субъективна мораль или объективна? Кто ответит?
— Субъективна, — отозвался Борис, не потрудившись прежде поднять руку.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что она разная у разных людей.
— И у разных культур, — добавила Нина.
— Правильно, — сказал я. — Некоторые люди за аборты, другие — против. Некоторые верят, что всегда нужно протягивать руку помощи; другие считают, что вы ослабляете людей, ограждая их от необходимости бороться самим. Верно?
Кивки.
— Но Сэм Харрис… кто знает, кто это такой?
— Знаменитый атеист, — ответил Кайл.
— Да, верно; его самая известная книга — «Конец Веры». Но он также написал другую, под названием «Моральный ландшафт», в которой доказывал, что если вы определяете моральные деяния как такие, что способствуют процветанию осознающих себя существ, то существует и такое явление как объективная мораль. Рассмотрим такой сценарий. Вообразим себе мир, в котором каждый человек испытывает максимум страданий; каждый испытывает такую физическую и эмоциональную боль, какую только способны испытать человеческое тело и разум — что-то вроде пребывания в аду или, я не знаю, в Питтсбурге.
Смешки.
— Итак, говорит Харрис, что если мы можем уменьшить эти страдания на самую малость? Что если мы уменьшаем физическую боль с уровня десять из десяти до уровня девять из десяти пускай даже для одного-единственного человека? Будет ли это объективно моральным деянием? Существует ли какой-либо мыслимый контраргумент, система морали, в которой неуменьшение боли может считаться правильным поступком? Да, да, мы можем изобрести сценарий, в котором это игра с нулевой суммой — я уменьшаю твою боль, но боль кого-то другого вследствие этого увеличивается. Однако это не та ситуация, что описывает Харрис. Он сказал, что каждый человек испытывает максимально возможный объём страданий; ослабление боли одного человека никак не может усилить боль другого. Так что в данных обстоятельствах не является ли уменьшение страданий даже одного человека объективно моральным деянием? А уменьшение страданий двоих — это даже лучше, верно? А если вы способны уменьшить страдания каждого, пусть даже совсем чуть-чуть — не будет ли это моральным императивом?