Квантовая ночь
Шрифт:
— Я не стал бы так утверждать, — ответил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
— Нет, — отозвалась Белинда Диккерсон, снова глядя на мужчин и женщин на местах присяжных, которые все как один сосредоточенно внимали происходящему. — Уверена, что нет.
Судья Кавасаки, наконец, объявил перерыв, и я вышел из зала суда с вновь заколотившимся сердцем — чувство, которое, принимая во внимание моё прошлое, я терпеть не мог. Хуан Санчес собирался обедать с Девином Беккером, но я сомневался, что они обрадовались бы, если бы я к ним присоединился. Я вышел под дневную жару на дрожащий над асфальтом парковки горячий воздух, трясущейся рукой вставил блютус-ресивер в ухо и позвонил сестре в Калгари. Раздался гудок, потом женский голос произнёс:
— Моррел, Томпсон, Чандлер и Марчук.
— Хизер Марчук, пожалуйста. — Брак моей сестры распался много лет назад, задолго до моего, но на профессиональном поприще она всегда пользовалась девичьей фамилией.
— Могу я спросить, кто ей звонит?
— Её брат Джим.
— О, мистер Марчук, здравствуйте. Вы в городе?
Обычно я довольно хорошо запоминаю имена и, думаю, если бы не был так взбудоражен, то вспомнил бы, как зовут секретаршу. Я даже вспомнил, как она выглядит — миниатюрная блондинка в круглых очках.
— Нет. Хизер на месте?
— Я сейчас вас переключу.
Я видел, как дородный детина пялится на меня — вероятно, репортёр в надежде на интервью. Я повернулся и быстрым шагом пошёл прочь.
Мы с сестрой общаемся пару раз в месяц — чаще ей Густав не позволяет — но всегда по вечерам; она была явно удивлена тем, что я позвонил среди рабочего дня.
— Джим, у тебя всё в порядке? Ты где?
На первый вопрос я утвердительно ответить не мог, поэтому перешёл сразу ко второму.
— В Атланте.
Хизер слишком хорошо меня знала.
— Что-то не в порядке. Что?
— Ты знала, чем занимался дедушка Кулик во время войны?
Секундная пауза. Где-то далеко — там или здесь, я не мог определить — выла сирена.
— Что за чёрт, Джим?
— Прости? — Вопрос, не извинение.
— Что за чёрт? — повторила она.
— Ты о чём?
— Джим, если это какая-то дурацкая шутка…
— Я не шучу.
— Ты прекрасно знаешь, чем он занимался во время войны в том лагере.
— Ну, теперь-то я знаю, — сказал я. — Узнал сегодня. Я давал показания как свидетель-эксперт на том процессе, про который тебе рассказывал. И прокурор вывалил на меня эту новость.
— Это не новость, Бога ради, — сказала Хизер. — Об этом стало известно много лет назад.
— Почему ты мне не рассказала?
— Ты рехнулся? Мы все об этом знали.
В голове у меня плыло.
— Я этого не помню.
— Серьёзно?
— Серьёзно.
— Джим, послушай, у меня встреча с клиентом через… чёрт, я должна бежать прямо сейчас. Я не знаю, что тебе сказать, но обратись к кому-нибудь, хорошо?
4
После утреннего потрошения я был бы рад отправиться домой, но когда судья объявлял перерыв, мисс Диккерсон дала понять, что со мной ещё не закончила. Не найдя веганских блюд в кафетерии суда, я решил остановиться на упаковке салата и чашке чёрного кофе.
Фейерверк начался сразу же, как только слушания возобновились.
— Возражение! — вставая, заявил Хуан в ответ на новый вопрос Диккерсон об истории моей жизни. — Эти раскопки не имеют ни малейшего отношения к вопросу о приговоре Девину Беккеру.
Диккерсон развела руками, поворачиваясь к погружённому в раздумья судье.
— Ваша честь, это первый раз, когда метод мистера Марчука применяется в суде. С разрешения суда, представляется весьма важным тщательно исследовать все возможности для предвзятости или предубеждений, которые могут повлиять на результат — даже такие, о которых он сам не имеет понятия.
— Очень хорошо; возражение отклоняется. Однако не забредайте слишком далеко.
— Разумеется, ваша честь. — Она снова повернулась ко мне. — Мистер Марчук, сэр, каково ваше отношение к смертной казни? — Я заметил, как стиснулись широкие челюсти Хуана.
— Я против неё.
Диккерсон кивнула, словно ничего другого и не ожидала.
— Ранее вы сказали нам, что вы канадец, а у наших северных друзей смертной казни нет. Ваше неприятие базируется лишь на вашем гражданстве, как, к примеру, любовь к хоккею или кленовому сиропу?
— Нет, оно имеет философское обоснование.
— Ах, да. Когда мистер Санчес вас представлял, он упомянул о том, что вдобавок к трём научным степеням по психологии у вас также есть степень магистра в области философии, верно?
— Да.
— Поскольку на данном процессе речь идёт как раз о том, будет ли мистер Беккер приговорён к смертной казни, не могли бы вы вкратце просветить нас относительно ваших философских возражений против неё?
Я глубоко вдохнул. Я часто обсуждал этот вопрос на занятиях со студентами, однако почти осязаемое неодобрение со стороны присяжных выбивало меня из привычной колеи; на этом процессе окружной прокурор не допустил в состав присяжных никого, кто выступал бы против смертной казни.
— Это не только мои возражения, — сказал я. — Я философ-утилитарист. Утилитаристы считают, что высшим благом является наибольшее счастье для наибольшего числа людей. И один из основателей утилитаризма, Джереми Бентам, сформулировал в 1775 году несколько убедительных аргументов против смертной казни, аргументов, не потерявших значения и сейчас.
Я сделал короткую паузу, позволяя бабочкам в животе немного успокоиться, затем продолжил:
— Во-первых, говорил он — и я с ним согласен — смертная казнь убыточна. То есть казнить человека обходится обществу дороже, чем оставить его в живых. Это было правдой во времена Бентама, и это тем более так в наши дни: продолжительные процессуальные действия, в одном из которых мы все принимаем участие прямо сейчас, и неизбежные апелляции делают казнь преступника гораздо дороже, чем его пожизненное содержание в тюрьме.