Квартира 69: Впустите ведьму в дом!
Шрифт:
Проверяющий, в свою очередь учтиво взял предоставленный ему билет, прищурил левый глаз и стал внимательно вчитываться в его содержимое. Затем легким щелчком контролер прокомпостировал билет маленьким степлером и, вручив документ обратно Чешочкину, в присущей ему манере веселого и неунывающего человека, вопросительно уставился на Болтунова.
– Фаш билет, пожалуйста?
Евгений вновь засунул руки в карманы халата и к своему нарастающему лавинному страху, снова ничего в них не обнаружил. Растерянно и виновато он посмотрел в глаза по всей видимости терявшему терпение контролеру и тихо констатировал факт отсутствия билета.
– У меня нет билета… Видимо, я его потерял…
Последнее прозвучало
После услышанного, контролер резко выпрямился. Лицо его сиюминутно же поменялось. Улыбка начала исчезать с его лица и вскоре сменилась угрюмой и мрачной гримасой. Нос, как будто, стал еще длиннее и острее. Глаза сузились и резко раскрылись так широко, что казалось они вот-вот вывалятся из глазниц и ударившись о пол вагона запрыгают как попрыгунчики, отпружинивая от всего с чем соприкоснуться. А брови, словно две влюбленные гусеницы поползли навстречу друг к другу и переплетясь, образовали одну сплошную монобровь. И что самое удивительное, так это то, что у контролера появились длинные, закрученные на кончиках по краям рыжие усы, которых по приходу в вагон поезда – Евгений готов был поклясться чем угодно – у проверяющего не было. В огромной ладони, некогда державшей степлер, появился небольшой рупор красного цвета, а темно-синее пальто, стало черным как оперенье ворона, превратившись в черную длинную мантию.
Контролер воодушевлено вскочил на соседнее сиденье, кашлянул в сторону, чтобы разогреть голос и, под неумолкающий звук потерянного Евгением телефона, громко заорал в рупор, отчего все спавшие, испуганные и непонимающие в чем, собственно говоря, дело, повскакивали со своих мест.
Второй контролер, дошедший до края сидений справа, вздрогнул и взволнованно посмотрел сначала на билетершу, затем в сторону своего коллеги, пытаясь определить, что произошло и нужна ли ему его помощь. Варвара Онатакаява, также отвлеклась от своих мыслей и что-то шикнула второму контролеру, все с тем же недовольным лицом, слегка щуря глаза, посмотрела в сторону выступающего контролера, нисколечко не скрывая, что ей это не интересно.
– Граждане пассажиры! Прошу минуточку Фашего драгоценнейшего фнимания! Приношу свои изфинения. Но данный фопрос требует незамедлительных срочных разбирательстф. Фот он, – и контролер показал пальцем, который как почудилось Евгению даже заметно вытянулся и изогнулся в его сторону – он, ф то фремя, когда Фы, честные люди, отдафшие свои крофно заработанные деньги за проезд ф этом нефероятно удобном поезде, где работают самые профессиональные и отфетственные специалисты, фот он, пытался схитрить и проехать абсолютно бесплатно, считая Фас фсех, фключая меня и фесь состав поезда, этого феликолепнейшего поезда – ДУРАКАМИ!
Как только контролер выкрикнул слово «Дураками», вся толпа, словно им было доведена некая пугающая информация, воскликнула и застыла в оцепенении. Тем временем, выступающий, который с каждым последующим словом больше напоминал государственного обвинителя, брызжа слюной и размахивая свободной рукой, продолжал.
– Фсе! Фсе посмотрите ф эти бесстыжие полные мастерского притфорства глаза и запомните. Да-да, именно запомните! Именно так фыглядят глаза обманщикоф и лжецоф! И фот здесь у меня к Фам, граждане пассажиры, фозникает фполне логичный и фажный фопрос – как мы должны поступить с ним?
– Судить безбилетного! – громогласно подхватили пассажиры и как обезумевшие начали скандировать – Судить! Судить!
От происходящего у Евгения закружилась голова и потемнело в глазах. Он, не отрываясь смотрел на возмущенного контролера. И вдруг он словил себя на мысли, что проверяющий то уже не стоит на сиденье в вагоне, а выступает за огромной лакированный деревянной трибуной в какой-то плохо освещенной комнате. Деревянные старые обшарпанные доски, неаккуратно прибитые, создавали собой подобие некого пола, который видимо был настолько скрипучим, что, если ходить, наступая на определенные места, можно было сыграть всем известного «В траве сидел кузнечик». Кирпичные стены, на которых из последних сил цепляясь за «честное слово» висели обои, так и ждали рук отделочника, который бы вернул им былую ровность и красоту. И лишь три огромные пыльные люстры, с блеклым тусклым светом, свисали с пожелтевшего от времени потолка, наблюдая за той картиной нелепости и нереальности, что окружала Болтунова.
Пассажиры, некогда сидевшие в разных частях вагона, уже сидели рядом друг с другом на одной лакированной в цвет трибуны выступающего лавке сбоку. На каждом из сидящих был приколот бейдж с указанием имени и фамилии, а над их внимательно вслушивающимися лицами, на стене сверху красовалась огромная шильда, на которой золотыми большими буквами было выгравировано «ПРИСЯЖНЫЕ ЗАСЕДАТЕЛИ».
Билетерша Варвара, в компании со вторым контроллером, сидела за отдельным столом. Они были в той же одежде, что и в вагоне и, как пассажиры, тоже внимательно слушали оратора. При этом, чем больше заходился выступающий, тем больше они кивали в знак согласия, изредка поглядывая в сторону Евгения, недовольно покачивая головами.
Подняв глаза, Болтунов также заметил свисающую с потолка над головами этой парочки шильду. На ней, такими же золотыми буквами, было выгравировано «СВИДЕТЕЛИ». У Болтунова даже сложилось впечатление, что эта шильда висела в воздухе просто так. Абсолютно ни за что не цепляясь. Как будто кто-то невидимый неумолимо долго и старательно держал ее в воздухе.
Но самое невероятное, это то, что Евгений обнаружил, что он сидит совершенно один на потертой от времени деревянной скамье, в тюремной одежде, которая насквозь была пропитана не одним днем нахождения в сырой мрачной камере, полной крыс и сквозняков. На его руках были застегнуты наручники, которые впивались в его руки, натирая и делая боль невыносимой. Вокруг него возвышались стальные решетки. А у выхода стояло два пристава, готовых наброситься на Болтунова в любой момент, если тот только даст им повод.
Евгений искал глазами своего соседа – Чешочкина, но того нигде не было видно: ни среди сидевших присяжных заседателей, ни за свободными столами, спрятанные в полумраке, стоявшими за столом, где сидели так называемые свидетели. Он внимательно осмотрелся по сторонам и даже было попытался слегка привстать с лавки, чтобы осмотреть неосвещенные углы странной комнаты, но был тут же ошикнут одним из приставов и словив его недружелюбный взгляд, покорно опустился на свое место. Дмитрий Степановича в комнате точно не было.
– Высокий суд вызывает свидетеля со стороны обвинения! – голос контролера из громкоговорителя прервал сумбурные мысли и поиски Болтунова.
Все устремили взгляды в сторону стола, за которым сидели второй контролер и билетерша Онатакаява. Последняя уже не выглядела недовольной и злой. Наоборот, она казалось такой расстроенный и опечаленной, словно в ее жизни произошло что-то поистине ужасное. В руках ее красовался большой зеленый платок в белый горошек, который она периодически подносила к своим заплаканным глазам и вытирала полные слез глаза. Иногда слезинки успевали проскочить мимо платка и тогда, падая на круглые выпирающие щеки, словно упавшие с веток дерева перезревшие яблоки на шиферную крышу, они скатывались по невидимой траектории, срываясь и устремляясь вниз на стол. Стоит отметить, что Онатакаява начала как-то странно подергивать носом, как будто собиралась чихнуть, но все время себя сдерживала.