Квест империя. Трилогия

Мах Макс

«Ну ни хрена! – только что не присвистнул Кержак. – Где же обитают такие дивные птицы?»

Незнакомка между тем что-то сказала, и неожиданно достав из складок платья кинжал с чуть изогнутым лезвием, протянула его Кате ручкой вперед.

«А это что за хрень?» – устало подумал Кержак, который, кажется, все понял правильно, поскольку сцена была предельно лаконична, но именно поэтому сам себе и не поверил.

Между тем Катя взяла кинжал, попробовала пальцем клинок и в следующее мгновение быстро и технически грамотно полоснула стоящую перед ней женщину по горлу. Как бы полоснула , потому что кинжал стремительно прошелестел в миллиметрах от горла, но следа на белой коже не оставил.

Последовала

короткая реплика Кати, и женщины, синхронно качнувшись навстречу друг другу, прижались одна к другой и замерли в неподвижности чуть ли не на минуту. Только после этого обладательница сказочной косы быстро опустилась на колени, поцеловала Катину руку и, получив причитающуюся ей ласку, отошла за правое Катино плечо, где уже стояли две другие женщины.

«Мальчики налево, девочки направо», – констатировал Кержак, подозревавший, однако, что за позицией стоящих кроется и какой-то иной, не связанный с половыми различиями смысл. Но увы, в тайны «мадридского двора» он посвящен не был.

Тут, очевидно, имели место какие-то непростые личные отношения, тесно увязанные, впрочем, даже переплетенные, наверное, с отношениями, скажем для простоты, служебными. Но что мог поделать Игорь Иванович, если он изначально ничего не знал об этих людях. Потому и было все тут неясно для него и непонятно, потому и оперировал он противными его природе расплывчатыми определениями, типа кто-то, что-то, где-то и как-то.

А потом в комнату вошли девочки. Их было трое, девочек-подростков, и две из них – шатенка и брюнетка – обещали вскорости «опериться» и «встать на крыло» в той же райской стае, к которой принадлежали взрослые женщины, находившиеся сейчас в комнате. А третья – блондинка – оказалась сродни монстру Мише. Те же самые голубые глаза и золотые, цвета спелой пшеницы, волосы, и те же, скажем мягко, особенности строения лицевых костей.

Катя приголубила всех троих, как родных, хотя перед этим девочки проделали тот же церемониал, что и взрослые: преклонить колени, поцеловать руку, услышать пару слов. Вот только ласки Катины были в этом случае гораздо более очевидными.

«Как дочек привечает, – отметил Кержак. – По-матерински».

И глядя на то, как обнимает и целует Катя девочек, Кержак понял вдруг, что ему нечего здесь больше делать. Он вполне оценил широкий жест Кати, позволившей ему увидеть то, что он увидел, но он ощутил, что его время кончилось и ему следует уйти. Он встал с дивана и тихо вышел. Никто не обратил на него внимания, а он сам был настолько занят идеей «побыстрее покинуть подмостки», что, только поднявшись к себе, обнаружил зажатый в левой руке стакан с недопитым виски.

Он подошел к окну, закурил и долго стоял, глядя на залитый лунным светом неухоженный сад, покуривал тихонько, отпивал малюсенькими глотками виски из стакана и думал об этих людях, его нанимателях. Ничего нового он, естественно, не надумал, даже после спектакля, увиденного им этой ночью, но одну мысль, которая начала созревать у него еще в пору их первого разговора с рыжей Катей, он наконец сформулировал для себя со всей возможной ясностью. Кто бы они ни были – порождения ада или пришельцы из иной вселенной – ему с ними интересно, и они вызывают у него скорее симпатию, чем наоборот. Следовательно, у него нет никаких очевидных причин отказываться от сотрудничества. Напротив, у него уже есть достаточно причин быть честным со своими щедрыми нанимателями. Кажется, они предложили ему приключение, от которого трудно было отказаться.

Кержак усмехнулся своим мыслям и, поняв, что спать уже не будет, решил выйти в сад. В прямом смысле, а не в переносном – выйти на улицу, подышать предрассветной прохладой.

«Ну что, пошли, власовец, – сказал он себе. – Погуляем».

На самом деле это и был единственный пункт в его отношениях с Катей, который по-настоящему тревожил Кержака. Но опасных симптомов пока не наблюдалось, и значит, совесть его могла спать спокойно.

Он снова вышел в коридор,

но пошел не к лестнице в «залу», а в обратную сторону, где за близким поворотом имелась еще одна лестница – едва ли не винтовая, которая выводила в заднюю часть дома и соответственно к дверям во двор. Здесь, внизу, тоже была охрана – совсем молоденькие на вид парень и девушка, сидевшие на табуретках в маленьком предбаннике перед кухней. Кивнув им, Кержак вышел во двор, и неторопливо пошел, огибая угол дома и углубляясь в заросли одичавшего сада. Он прошел несколько метров, когда около рассохшегося теннисного стола увидел еще одну диву из Катиной охраны. Девушка была ладненькая, как и все остальные девушки в странном Катином спецназе, хотя об этом приходилось скорее догадываться, потому что барышня была одета в широкие штаны и какую-то бесформенную рубаху, доходившую ей до колен. Но когда она делала резкие движения, а она их делала, так как Кержак застал ее за выполнением комплекса упражнений, напоминавших одновременно йогу, тэквондо и художественную гимнастику; так вот, когда она делала резкие движения, фигура ее, вернее, детали этой фигуры проступали мимолетно здесь и там, так что, имея воображение, об остальном можно было догадаться. У Кержака воображение имелось, и он несколько секунд не без удовольствия понаблюдал за девушкой, делавшей удивительные веши. Но поскольку долго стоять и пялиться на занятого делом человека было неудобно, Игорь Иванович, тяжело – в душе – вздохнув, отвернулся и сделал уже шаг прочь, однако далеко не ушел.

– Кержак, – сказала блондинка ему в спину. – Ты что здесь делаешь?

– Ничего, – пожал плечами Кержак, снова поворачиваясь к девушке. – Подышать вышел. Или нельзя?

– Можно, – улыбнулась девушка, и в свете уходящей луны ее зубы засветились, как две нитки голубоватого жемчуга. – Ты же сам по себе, Кержак. В автономном режиме.

Если не обращать внимания на странный, незнакомый, но не сильный акцент, барышня говорила по-русски вполне сносно, достаточно правильно, но, главное, разборчиво. Только Кержак ее все равно не понял.

«Что значит в автономном режиме?» – задумался он.

– Кержак, – спросила между тем девушка, рассматривавшая его с видимым интересом. – Я тебе нравлюсь?

Вопрос был неожиданный, и Кержак растерялся.

«Нравится? – спросил он себя. – А как, скажите на милость, такая может не нравиться?»

– Нравишься, – сказал он вслух, думая о том, что, вероятно, за всем этим что-то кроется, и разговор начат неспроста, потому что затевается какая-то интрига. Но через считаные секунды уже понял, что если и затевается, то скорее не интрига, а интрижка, в том самом, простом и незатейливом первоначальном смысле этого слова.

Дама его, Кержака, незатейливо клеила, а он разведывательные подходы искал.

«Придурок!»

– Идем, – сказала девушка и, повернувшись, зашелестела между кустами сирени.

Потоптавшись секунду на месте, все еще ничего толком не понимающий Кержак поплелся за ней. Буквально в метре-полутора, за кустами, точнее внутри зарослей сирени, обнаружилась крохотная полянка, на три четверти занятая неведомо когда и как попавшей сюда кроватью. К удивлению Кержака, кровать была застелена. Впрочем, в этом он мог и ошибиться, все-таки ночь на дворе. Но одно из двух: или кровать действительно была застелена бельем аспидно-черного цвета, или это у него воображение разыгралось.

Между тем блондинка («Ее зовут Тата, – вспомнил он. – Тата Кээр».) – подошла к постели, если, конечно, это все-таки была постель, и повернулась к Кержаку лицом.

Как исчезла с нее одежда и куда, Кержак заметить не успел. Но факт, вот она стоит перед ним, одетая в свои широкие штаны и бесформенную робу, и вот уже она нагая – белое тело, кажется, фосфоресцирует в лунном свете – делает шаг ему навстречу.

Взгляд Кержака непроизвольно уперся в густо заросший курчавым волосом лобок девушки. Если лунный свет не обманывал, Тата и в самом деле была блондинкой.