Лабинцы. Побег из красной России
Шрифт:
Войсковой старшина Лопатин, мой друг, человек умный, в присутствии окруживших нас, рассказал:
— Наш лагерь в Екатеринодаре постепенно разгружался. Рядовых казаков отпускали по домам, офицеров куда-то высылали, а специальных войск — сапер и артиллеристов — назначили в Красную армию.
В Екатеринодаре красные открыли свое кавалерийское военное училище и всех офицеров, кто был в нашем военном училище и в учебном конном дивизионе, назначили туда инструкторами. Не на командные должности, а инструкторами. Одели нас даже в свою форму, «с чертовыми шишаками» (буденновскими шлемами).
Жили мы на частных квартирах. Нас не притесняли. Училище помещалось в здании нашего
Крыма. Все перевернулось. А тут из гор показался генерал Фостиков. Немедленное распоряжение — всем офицерам, военным чиновникам (будь они и в отставке) и юнкерам прибыть в управления своего отдельного комиссариата для регистрации. О десанте в станицах, конечно, ничего не знали, и каждый явился запросто. Прибывших немедленно же оцепили войска ЧК, доставили на приготовленные поезда, и вот мы здесь. А с нас, инструкторов, сняли казенную форму, приказали надеть свою и присоединили ко всем. Жаль Безладного, его расстреляли. Он же был командиром Корниловского полка!
Расстреляли еще есаула Бориса Ногайца и хорунжего Анатолия Ко-сякина. Технический батальон был полностью зачислен на службу и на Черноморском побережье, зарывал павших лошадей и калмыцкий скот. Какие-то «зеленые» обстреляли их на работе, и совершенно случайно был убит командир их батальона, полковник. (Он назвал фамилию, которую я забыл.)
На одной открытой платформе густо сидит группа пожилых офицеров в крупных папахах.
— А это кто, Филиппыч? — спрашиваю Лопатина.
— В шинели — Генерального штаба генерал Диденко335, бывший начальник Кубанского военного училища... Рядом с ним полковник Ермоленко336, его помощник, а левее — есаул Вербицкий337, училищный казначей. А вон и Женя Демяник338, нашего учебного конного дивизиона есаул. Все мы одновременно, и войсковой старшина Безладнов, были инструкторами в кавалерийской школе, — поясняет словоохотливый мой друг.
Всех их я знал лично по Екатеринодару.
Рядом с генералом Диденко сидел неизвестный мне пожилой офицер, также в крупной папахе. Спросил Лопатина и о нем — кто он? И узнал — то был полковник Скороходов339, начальник кубанской артиллерии, родом терский казак.
Как могли офицеры в таких больших чинах и должностях остаться «на берегу» — мне было непонятно тогда.
Мы, «морозовцы», голодны.
— Дайте хоть кусочек сала, нашего, кубанского, — прошу их.
— Да мы сами голодные!.. Все мы прибыли на регистрацию налегке, думали, что потом нас отпустят по домам, прибыли в чем попало, не захватив ничего теплого из одежды, а не только что взять с собой продукты... В дороге вот уж три недели и сами голодаем. И даже не знаем — куда нас отправляют?.. Вчера по этой платформе проходил с женой генерал Брусилов, маленький, сухой старичок в штатском. Такая и жена его. Наши старшие обратились к нему с просьбой походатайствовать о нас и узнать — куда нас отправляют?.. Но он ответил, что в этом вопросе его персона совершенно беспомощна. А жена, держа его под руку, все время плакала, — закончил Лопатин.
Мои станичники, сотники Вася Боярский, Гриня Белоусов, братья Сотниковы, просят навестить их «станичный вагон».
В нем глубокие старики, бывшие в отставке уже 20 лет тому назад, когда я семилетним мальчиком поступил в станичное двухклассное училище: войсковой старшина Ламанов, соратник генерала Скобелева и наш полковой историк; военный чиновник с двумя просветами Слепухин — оба дряхлые старики, не могущие ни выйти, ни влезть в свой вагон...
— Надо было драться до конца! — строго сказал он мне, старейший казак нашей станицы; мне от его слов стало стыдно.
В углу, у окна на верхних нарах, как запуганный кролик, сидит сын фельдшера Недай-Каши, очень красивый и стройный мальчик в станице, младше меня лет на пять.
— А тебя почему сюда загнали? — удивленно спросил его.
— Не знаю-у, — тихо, мягко отвечает мне этот черноглазый 22-летний казак, похожий на мальчика. — Я был старшим писарем в отделе, а потом произвели в военные чиновники, ну так за это, — печально добавил он, старший сын очень бедных родителей.
Судьба их ужасна. Все эти 6 тысяч Кубанской Войсковой чиновной среды, в этом же году, погибнут на Северной Двине. О них скажется своевременно, в хронологическом порядке «нашей одиссеи». Это была кровавая дань Войска Кубанского за неудачный десант из Крыма. Плачь, Кубань, о сынах своих!
Никто не описал, какова была расправа красных по станицам, по уходе десанта? Но вот эти 6 тысяч офицеров и военных чиновников Кубанского Войска, с которыми мы встретились в Москве и расстрелянных в том же году на Северной Двине, являлись первыми жертвами.
Кубань, наше Кубанское казачье Войско, захлестнулось и еще слезами 6 тысяч вдов!.. А сколько после них осталось сирот — мы теперь и НЕ УЗНАЕМ.
Еще одна встреча со своими
Нашу группу поместили в Астраханских казармах, находящихся за речкой Яузой.
Мы попали в скверную обстановку. Фактически это был лагерь для дезертиров из Красной армии, в казармах старой армии какого-то полка.
Большой двор выстлан крупными булыжниками. Каменная стена до пояса, выше железная решетка. Все прочно, хорошо, нормальная «горожа», но теперь она вся оплетена колючей проволокой. У калитки часовой с винтовкой. Пропуск кого бы то ни было — только по запискам.
Казармы. Их много. Все они давно окрашены в красный цвет, который стал грязным. В них двойные нары. На них грязные матрацы и подушки, в которых солома стала трухой от давности. Но и на двойных нарах теснота исключительная. Вонь и грязь, грязь и вонь. Их, кажется, никто не подметает и не убирает мусор. Об умывальной и уборных лучше не писать. Здесь несколько тысяч дезертиров. Отдельными «оазисами» в них размещены офицеры колчаковской армии, которые предназначены пройти науки на «военно-политических курсах» здесь, в Москве, и потом будут отправлены на фронт, так как польская армия успешно наступает, берет город за городом, и надо «защищать Отечество». Оказывается, нас также вызвали сюда для этого, но мы только предназначены, являемся пока «кандидатами» для поступления. Из пленных колчаковских офицеров многие уже «прошли курсы», отправлены на фронт, и из-за недостатка офицеров в Красной армии некоторые получили хорошие строевые должности, выше тех, кои они занимали в Сибирских армиях.
На наше удивление — большинство из них стремилось как можно скорее попасть на курсы, так как там хорошо кормят, дают настоящий солдатский паек, а дальше — «что будет». Среди них очень мало штаб-офицеров. Если у них не было энтузиазма служить в Красной армии для защиты Отечества, то и не было духовного протеста. Они были как бы в заболевшем своем Отечестве, а мы — из разоренного Казачьего гнезда.
На удивление — здесь мы встретились со своими офицерами Войска, которых из Бутырской тюрьмы вместе с колчаковцами поместили в эти казармы, так же как кандидатов на военно-политичесие курсы. Вот они, наши кровные: