Лабиринт мертвеца
Шрифт:
Когда я училась в младшей школе, бабушка часто гуляла со мной по Амалиенау и рассказывала, как впервые забрела сюда и как завидовала тем, кому удалось занять здешние виллы. Бабушка родилась в сорок втором году и жила со своей мамой в подмосковной Ивантеевке. В сорок седьмом они переехали в Брест к папе, и поначалу всё шло хорошо, затем мама нашла его фронтовые дневники и сильно с ним поругалась. Они бы, наверное, помирились, но мама встретила вербовщика, рассказавшего, как замечательно живётся в послевоенном Калининграде, – он помахал перед ней письмами довольных переселенцев, а потом забрал её паспорт. Через неделю мои прабабушка и бабушка оказались в Понарте, где останавливался поезд, ещё не доходивший
Бабушке едва исполнилось шесть лет, однако она запомнила свой ужас перед серыми развалинами перемолотого войной города. На трамвае они с мамой добрались до центра, а вагоновожатый был немцем и на подъёме в горку вставал у ручного тормоза в конце вагона. Это бабушка тоже запомнила.
Они с мамой поселились в многоквартирном доме на Красной и жили в одной комнатке с танкистом. Танкист прежде воевал с Японией, а теперь держал на первом этаже корову – по утрам выгонял её на расположенное неподалёку пастбище. Через полгода бабушка на чердаке нашла двух худеньких немецких девочек. За ширмой из грязных простыней лежала их мёртвая мать. Бабушка ходила играть с теми девочками и носила им хлеб, пока танкист не проследил за ней и не отправил девочек в гусевский детский дом, где в смешанных группах держали советских и немецких беспризорников. Мёртвую немку он сам похоронил на заднем дворе.
Взрослые разбирали завалы: отбивали штукатурку и кирпич, которые затем шли на восстановление Сталинграда, а бабушка с другими школьниками ходила собирать всякие семена для лесозащитных полос Украины. Такие полосы защищали поля от засух. Бабушка не любила возиться с кленовыми семенами-вертолётиками, однако от работы не отлынивала, потому что за вертолётиками её класс отправлялся в чудесный Амалиенау.
Первый муж бабушки Нинель, мой родной дедушка, тогда жил в селе Россоши и помогал высаживать присланные из Калининграда семена. Возможно, ему довелось закопать в землю и какое-нибудь семечко, найденное его будущей женой. О первом муже бабушка говорила редко. Я только кое-что слышала про его детство и знала, что после свадьбы они с бабушкой поселились в Полесске – в квартире, где родился мой папа и где теперь, после всех семейных перетрясок, жила Тамара Кузьминична, бабушкина двоюродная сестра.
Я рассказала Насте про лесозащитные полосы, и Настя стала фантазировать, как я сама выйду замуж за какого-нибудь немца и однажды выясню, что в школьные годы он увлекался посткроссингом.
– И вот он выносит стопку открыток…
– Да-да, я поняла.
– …а в ней лежит и твоя открытка! Ты написала ему что-то невероятно душевное, потому что в профиле он жаловался на депрессию… Точно! Его травили в школе, и он хотел прыгнуть с крыши, но тут пришла твоя открытка, и он обрёл покой!
– Почти все немецкие посткроссеры – пенсионеры с кучей внуков и…
– …кучей времени. Понимаю. Ну и что! Думаешь, у пенсионеров не бывает депрессии? Значит, твоего мужа травили внуки и… сиделки из соцзащиты!
К счастью, появился Гаммер и спас меня от Настиных фантазий. Втроём мы пошли по Кутузова и свернули на Бородинскую, бывшую Хаарбрюкерштрассе, а там за кустами снежноягодника увидели нашу областную детскую библиотеку. Она располагалась в двух зданиях, соединённых коридорной перемычкой: в трёхэтажной вилле галантерейщика Штински и в соразмерной советской пристройке. Вот уж действительно, нарост Калининграда на теле Кёнигсберга. Библиотека связывала две эпохи одного города, отличавшиеся друг от друга, как массивное железобетонное крыльцо пристройки отличалось от по-домашнему скромного крыльца виллы. Меня всегда завораживал этот строительный эксперимент. В надежде продолжить архитектурную мысль немецкого Амалиенау советские архитекторы спроектировали разноуровневое, асимметричное здание, однако рядом
– Слушай… – Меня осенило. – А ведь «я таджик» написал, что любуется старым зданием библиотеки! Всё совпадает!
– Что совпадает? – не поняла Настя.
– Изначально у нашей библиотеки не было ничего, кроме виллы – старого здания, а потом читальные залы перебрались в пристройку – в новое здание. Вот! Может, открытка «я таджика» действительно ведёт сюда? Новым зданием тут особо не залюбуешься.
– А мне пристройка нравится. – Гаммер пожал плечами. – Но, вообще, звучит логично.
Мы поднялись по ступеням широкого крыльца, пробежали под тяжеленным панно со всадником в будёновке и оказались в библиотеке. Между прочим, всадник отдалённо напоминал индейца, изображённого на конверте за Майн Ридом. Оба сидели на лошади и смотрели назад, только у индейца в вытянутой руке было ружьё, а у красноармейца – пятиконечная звезда. Ещё одно притянутое за уши совпадение, но Гаммеру оно понравилось.
Настя заглянула в комнатку регистрации, чтобы оформить читательский билет, а мы с Гаммером заторопились к лестнице. Перескакивая через ступени и раззадоривая друг друга собственным нетерпением, понеслись на третий этаж, в старший отдел. Ворвались туда и замерли. Связать портрет Майн Рида с калининградским штемпелем и со строчкой о библиотеке – замечательно, но что теперь?
– Есть идеи? – спросила я.
– Ты у нас мозг операции.
Я подошла к столу выдачи. За ним сидела Лена, молоденькая библиотекарь с худенькой косой, очень добрая и улыбчивая. Она первый год работала в библиотеке, но мы успели подружиться, и я даже приглашала её к нам в почтовую станцию. Мы с Леной немножко поговорили об ожидавшем меня пробном ОГЭ по литературе, затем я спросила про Майн Рида и узнала, что в библиотеке лежат пятьдесят шесть изданий его романов. Пятьдесят шесть – ничего себе! Лена повернула ко мне монитор, и я увидела список: «Белый вождь», «Квартеронка», «Охотники за жирафами», «Ползуны по скалам», «Всадник без головы», «Оцеола, вождь семинолов», «В дебрях Южной Африки»…
– «Ползуны по скалам» звучит интригующе, – прошептал Гаммер. – Я бы почитал.
К нам присоединилась Настя, и мы втроём без толку уставились на список. Лена не понимала, что мы ищем. Мы и сами не понимали. Чтобы не уходить с пустыми руками, я взяла «Всадника без головы» – единственный роман Майн Рида, о котором слышала раньше, – а Гаммер взял «Ползунов». Выйдя из библиотеки, мы отправились перекусить в ближайший «Ростерхит», и Настя вновь перечислила связанные с открыткой зацепки, придумала для них самые невероятные толкования, а потом ей позвонила подруга по фитнес-клубу, и Настя с нами попрощалась.
Вечером Настя вернулась к родителям. Написала мне, что на днях заберёт чемодан. Чуть позже добавила: «Ты там покопайся. Если что-то понравится, носи!» Копаться в Настином чемодане я не стала. Перед сном пролистала «Всадника без головы». Не слишком заинтересовалась романом и отложила его. Утром мы с Гаммером съездили на новенький каток в Балтрайоне, попали туда в «счастливые часы», когда коньки выдавали бесплатно, и остались довольны.
Затем я помогала родителям в почтовой станции, и мне уже было не до катка и не до Майн Рида. Туристы подписывали у нас карточки, а я клеила марки и относила открытки на почту. За нашу страничку во ((ВКонтакте» тоже отвечала я. Свежая партия открыток оказалась неудачной – папа впервые напечатал их не на картоне, а на плотной бумаге, – и мне пришлось отвечать на десятки гневных отзывов. Нет, идея была хорошей, ведь такие карточки тоньше, их удобнее хранить в альбоме, но покупатели новшество не оценили. В общем, дел у меня хватало.