Лабиринт памяти

Jane Evans

— Прости, прости, меня, пожалуйста, Гарри… Умоляю, прости…

Она плакала, пытаясь вымолить прощения, пока Гарри молча прижимал её к себе и старался прервать поток слов.

— Это ты меня прости, Джинни… Я должен был дать тебе выбор, я должен был сказать…

— Нет, — вскинула она на него поражённый взгляд, — прошу тебя, Гарри, не извиняйся передо мной! Я поступила ужасно, это я во всём виновата! А ты… — она покачала головой, словно до сих пор не верила в это, — …ты поступил правильно. Я не знаю, что бы со мной было, если бы я узнала тогда.

Гарри

не сводил с неё печального и понимающего — снова понимающего! — взгляда, в то время как она чувствовала, как какие-то новые, доселе неизвестные ей эмоции просыпаются в ней.

И внезапно в её голове что-то щёлкнуло.

Мысль, которая пришла в эту секунду была настолько огромной и всепоглощающей, что Джинни тут же перестала плакать и взглянула на Гарри так, словно увидела впервые.

Это чувство в груди — оно начало разрастаться, и она не могла понять, откуда в ней столько теплоты и… любви.

И это было так ново, так чисто и прекрасно, что Джинни просто не могла найти слов, чтобы облечь это в слова.

Потому что назвать это любовью было бы слишком большим преуменьшением.

Потому что люди ещё не придумали такого слова, которое могло бы отразить всю силу и глубину чувства, так настойчиво сейчас пульсировавшего в ней, пока она смотрела на Гарри.

Все годы, проведённые рядом с ним, все ситуации, в которых он поступал всегда так, что в его верности не возникало сомнений, а ещё его преданная, искренняя любовь, перенёсшая столько испытаний и проверок, но не ставшая от этого слабее — всё это теперь настигло Джинни и благословило ошеломительным пониманием.

— Что? Что такое? — тихо спросил Гарри, слегка нахмурившись, пока она, задержав дыхание, вглядываясь в его обеспокоенные глаза.

— А знаешь… — в конце концов еле слышно начала Джинни, мягко дотронувшись пальцами до его лица, — я ведь всё равно выбрала бы тебя, Гарри. Даже если бы ты сказал мне тогда правду, выбор сделать было бы несложно. Потому что так сильно, как я когда-то полюбила тебя, я не смогу полюбить никого. А это означает, что по-настоящему я никогда не любила Блейза.

Гарри ошеломлённо уставился на неё какое-то время, после чего в его взгляде мелькнула неуверенность, и Джинни сказала чуть громче:

— Разве могло меня остановить хоть что-то, если бы я по-настоящему хотела быть с ним? Ведь ничто не смогло мне помешать быть с тобой. Теперь ты понимаешь?

Они оба знали ответ и, когда Джинни наконец увидела, как понимание затапливает глаза Гарри и озаряет их теплотой, уже сама не могла сдержать искренней счастливой улыбки перед тем, как он притянул её к себе для самого долгого и чувственного за все их отношения поцелуя, который окончательно уничтожил сомнения в их душах.

Который убедил их, что свой главный выбор Джинни сделала ещё много лет назад в миг, когда впервые увидела Гарри Поттера и влюбилась в него без памяти.

Навсегда.

***

Гермиона не знала, как ей удалось пережить эту самую отвратительную в жизни осень. Она не представляла, как смогла справиться с ужасным декабрём и отвоевать у января

всего несколько дней, проведённых в кругу семьи, когда настроение было немногим лучше, чем привычное «омерзительно».

Но факт оставался фактом: к середине февраля — унылого, но уже не столь кошмарного — она заметила, что понемногу начинает выходить из состояния затянувшейся депрессии. Конечно, не было и дня, чтобы Гермиона с тоской не вспоминала о Драко, однако теперь боль притупилась, его образ померк, а сердце свыклось, что этого человека в её жизни больше никогда не будет.

И, как только это произошло, первое, что сделала Гермиона, осознав, что наконец готова отпустить прошлое, это сказала вслух: «Хватит!». И, хотя душа сопротивлялась, она для пущей убедительности безжалостно напомнила себе, что Драко давно двигается дальше, так что пора последовать его примеру. Поэтому второе, что предприняла Гермиона, это перехватила Гарри в Министерстве и пригласила их с Джинни в гости, а затем послала сову Рону с Самантой, которые тут же с радостью откликнулись на её предложение увидеться.

Поначалу в этот вечер за столом чувствовалась неловкость, и Гермиона могла поклясться — друзья ждут, что она сорвётся или, может, опять замкнётся в себе, как сделала это после их последней с Драко встречи. Но Гермиона игнорировала их переглядывания и вела себя непринуждённо, причём прилагая для этого минимум усилий: она на самом деле безумно соскучилась, так что присутствие друзей в доме только поспособствовало улучшению настроения. Постепенно все расслабились, видимо, убедившись, что Гермиона действительно в порядке, и оставшуюся часть вечера провели за весёлой беседой и обсуждением последних новостей. Так, Джинни и Саманте вскоре стало известно, что уже несколько недель вокруг Гермионы вьётся один из сослуживцев — добродушный и улыбчивый парень по имени Алан, те же, услышав столь «потрясающую новость», пытались уговорить Гермиону дать ему шанс.

И поэтому Гермиона сделала третий смелый шаг на пути к новой и обязательно счастливой жизни: она согласилась на свидание. Это было немыслимо, и она не могла сказать наверняка, нужно ли оно ей вообще, однако предпочла об этом не задумываться и проигнорировать, как тоскливо ёкнуло сердце, когда Гермиона невольно представила рядом с собой не Драко.

— Это всего лишь свидание, — вслух уговаривала она себя, отправляясь в тот вечер с работы домой пораньше, чтобы привести себя в порядок. — Никто меня ни к чему не обязывает.

К счастью, так оно и оказалось. Алан был настоящим джентельменом, а потому не стал торопить события. Они посидели в кафе, а затем принялись гулять по вечернему Лондону, искренне наслаждаясь беседой, хотя Гермиона пару раз ловила себя на мысли, что только беседа с этим человеком ей и нравится: невольные прикосновения Алана и долгие взгляды не вызывали в теле хотя бы малость того, что она называла трепетом.

Поэтому в какой-то миг она невольно загрустила, пытаясь не дать отголоскам прошлого, которое она делила совершенно с другим человеком, прорваться в душу.