Лабух
Шрифт:
— Эти могут, — поддакнул юному оратору, терпеливо дожидаясь, когда тот покончит с международной обстановкой и перейдёт к делам более приземлённым.
Например, чем закончилась вся эта история с драгоценностями? А также, что известно милиции о моём в ней участии? И Никишка не подкачал…
Вкратце, ситуация была такова. Корделии удалось скрыться, а вот её подельник получил черепно-мозговую травму, оказавшуюся смертельной. Фельдман, услышав выстрелы, успел отпрянуть в сторону и потому не пострадал. Дождавшись подкрепления, начальник милиции и его подчиненные взломали дверь, после чего обнаружили два тела на полу, рыдающую гражданку Ланскую и целую кучу драгоценностей. Последние были немедленно изъяты и переданы в Гохран.
Здравствуйте, приехали!
— Вы теперь, наверное, грамоту получите, товарищ Семёнов! — добил меня Никифор.
— Грамоту?
— Ну да. Это ведь вы отказались сотрудничать с преступниками и вступили с ними в бой.
— Ни фига не помню…
— Что, вообще ничего?
— Нет, про схватку с уголовным элементом я что-то смутно припоминаю. А вот про всё остальное…
— Ничего. Товарищ Фельдман вам всё расскажет. Я ему уже сообщил, что вы очнулись.
— Спасибо тебе, добрый человек!
— Да не за что.
— Слушай, а что с Ланской?
— С супругой-то вашей? Всё хорошо. Она уж приходила, пока вы в беспамятстве лежали, потом её на допрос увезли…
Что же, по крайней мере, кое-что прояснилось. Если бы не моё появление в прошлом, Фёкла Вострикова, она же Корделия всё равно ограбила своих клиентов и попросила помощи у гимназической подружки. Что было дальше не совсем понятно, но именно так сокровища оказались в тайнике в шкафу. Потом, много лет спустя, их найдёт мой школьный приятель — Сеня Фельдман и пустит на развитие бизнеса.
Значит, в том варианте истории, его прадедушка всё-таки дожал строптивую барышню и женился на ней, получив мебель и семейную тайну в придачу! Но что мне проку от знания событий, которым уже не суждено случиться?
Фельдман появился вечером. Хмуро поздоровавшись, он подошёл к кровати и устало опустился на колченогую табуретку.
— Как вы себя чувствуете, гражданин Семёнов?
— Вашими молитвами, начальник.
— Всё шутишь?
— А что мне остаётся?
— Говорил я тебе, допрыгаешься!
— И были правы, Михаил Борисович.
— Ладно. Что теперь об этом толковать… — вздохнул милиционер и обернулся к двери. — Никишка, иди сюда. Протокол писать будешь!
— Слушаюсь! — выскочил как чёрт из табакерки парнишка.
— Гражданин Семёнов, — начал Фельдман скучным голосом. — Расскажите, как вы оказались в комнате гражданки Ланской?
— Случайно, конечно. Как ещё можно оказаться в спальне своей жены?
— Не валяй Ваньку, Семёнов! Ну, какая она тебе жена?!
— Законная. Справку из Загса показать?
— Тьфу! Ну, что ты за человек?
— А как «тьфу» написать? — подал голос, старательно скрипевший пером Никишка.
— С мягким знаком, — начал было подсказывать я, но, напоровшись на бешенный взгляд Фельдмана, предпочёл заткнуться.
— Вот что, Никифор, иди погуляй! — решил начальник.
— Ага, — с явным сожалением в голосе отозвался юный милиционер, но всё же покинул палату.
— Ты чего добиваешься? — спросил Михаил, как только мы остались одни. — Я всё знаю.
— Везёт! А я вот так дурак дураком и помру. Не в курсе даже, почему она тебя ненавидит.
— Прошлые дела. Тогда по всей России белогвардейские заговоры шли. Ну, вот нам и пришёл приказ брать заложников из буржуев. Одним из них был её отец.
— И что?
— Как белые подошли, их всех к стенке и поставили.
— А ты, при каких делах?
— Расстрелом командовал.
— Хреново. Бабам про приказ не докажешь.
Некоторое время мы молчали. Фельдман, возможно, жалел, что разоткровенничался, а я просто не представлял, чем его ободрить. Сказать — время такое было? Так оно никуда не делось…
— Ну, я перед тобой как перед раввином открылся, — нарушил затянувшееся молчание собеседник. — Теперь твоя очередь. Откуда эти субчики с золотом появились?
— А бог его знает. По ходу, эта самая Корделия вместе со своим хахалем тиснули рыжьё, когда пожар был. Думали прокатит, но видимо блатные что-то заподозрили.
— А почему к Елене пошли?
— Не могу сказать. Может, на старую дружбу понадеялись, может, просто некуда было. Но, скорее всего, узнали, что я на гастроли собираюсь. Думали с моей помощью вывезти.
— Что-то твои коллеги из ресторана про гастроли ничего не говорили…
— Да я ними, знаешь ли, особо не делился.
— Почему?
— Как тебе сказать. Мы сейчас неплохо поднялись, это верно. Но только… музыка моя, песни тоже, а все лавэ Рокотову и Машке Задунайской.
— А Корделия, выходит, знала?
— Если совсем честно, она меня и надоумила. Поезжай, говорит, в Москву или Одессу. Большие деньги сейчас там крутятся. Ну, вот и задумался…
— Ладно. А почему ты от их предложения отказался? — выделил слово «их» Фельдман.
— А почему я, красный конник, должен был согласиться?! И не смотри на меня так, мент! Да, пою перед нэпманами и барыгами, но не граблю и не ворую. За свой труд, за талант деньги беру, не без этого…
— Врёшь ты все, Семёнов! — покачал головой милиционер. — Нутром чую, врёшь!
— А мне без разницы, можешь не верить. Но, если тебе так спокойнее, то… понимаешь, попались бы они со своим золотишком. Не вам, так блатным. И нас бы за собой потянули. А я этого не хотел.
— Вот это похоже на правду. Дальше что?