Лабух
Шрифт:
— Какое-то у тебя, товарищ Семёнов, превратное представление о сотрудниках советской милиции.
— Чёрт с тобой!
В чем-то чекист оказался прав. Василий действительно не спал и находился на дежурстве. Правда, на сей раз не шлялся по прилегающей к вокзалу территории, а сидел у себя в отделении и скрипел пером.
— Вам чего, гражданин? — строго поинтересовался из-за перегородки дежурный.
— Мне бы товарища Строгова.
— А зачем он вам?
— Очень нужен.
— Чего тут? — вышел к нам милиционер, с досадой поглядывая
— Да вот, гражданин интересуется…
— Николай? — улыбнулся, узнав меня, однополчанин и тут же встревожено спросил. — Случилось чего?
— Можно и так сказать.
— Ладно, пойдём, потолкуем. Хоть отдохну от писанины, будь она неладна.
Выслушав меня, бывший будённовец, на минуту задумался.
— Какой чёрт его туда понес?
— Самому интересно.
— Пьяный?
— Наверное.
— Так и пёс с ним! Переночует в отделении, проспится, а утром его выставят.
— Думаешь?
— Ежели он ничего не украл и не набезобразничал, то и думать нечего. В крайнем случае, штраф выпишут. Оплатите и вся недолга!
— Понимаешь, тут такое дело. В общем, жена у него артистка. Солистка наша. Она пока не в курсе, но если узнает, то начнёт нервничать, может голос потерять. Тогда все наши гастроли медным тазом накроются. С грохотом!
— Дела! — покачал головой Василий. — Ладно. Пошли, может, и помогу твоему горю!
Начальник отделения, куда угодил незадачливый шпион, принял нас без особой радости. Понять его можно, человек уже вернулся домой, к семье, а тут пришёл какой-то непонятный тип и что-то хочет…
— Удивляюсь тебе, Строгов! — раздражённо заявил он Василию. — Неужели такому опытному сотруднику нужно объяснять про порядок?
— Я всё понимаю, товарищ Фокин, но тут случай особый…
— Да какой ещё особый! Ты, как погляжу, совсем бдительность потерял! За нэпманов ходатайствуешь…
— Я не нэпман! — пришлось возмутиться.
— Факт! — подтвердил уже жалевший, что связался со мной однополчанин. — Музыкант.
— А какая разница?
— Юра, что тут у вас происходит? — вышла на шум супруга начальника отделения — довольно миловидная женщина, в халате и с папильотками на голове, выглядевшая минимум на двенадцать лет младше своего мужа.
— Зося, я же просил не вмешиваться в мои дела! — раздраженно буркнул ей в ответ милиционер, но она не обратила на его слова ни малейшего внимания.
— Простите, — с обезоруживающей непосредственностью поинтересовалась у меня дама. — Ваше лицо кажется мне знакомым, но никак не могу припомнить…
— Вы, вероятно, побывали на нашем концерте…
— Не может быть, — взвизгнула та и едва не запрыгала от восторга по прихожей. — Вы — Николай Северный?!
— Увы, — изобразил легкий поклон и постарался улыбнуться. Кажется, получилось. Ибо новая знакомая едва не упала в обморок от счастья.
— Товарищи, что всё это значит? — растерялся никак не ожидавший подобного начальник отделения.
— Да ты что, — напустилась на своего необразованного супруга Зося. — Это же самый гениальный музыкант и исполнитель во всей России!
— Неужели? — не смог скрыть скепсиса милиционер.
— Ты мне не веришь?!
— Кстати, Софья, как вас? — снова переключил внимание на себя.
— Пална, — почти простонала, снова услышав мой голос дама.
— Софья Павловна. Голубушка. Безмерно рад счастливой возможности пригласить вас и вашего уважаемого супруга на наш концерт! Не часто, знаете ли, встречаются истинные любители музыки.
— Нас? — все ещё слабым голосом переспросила женщина.
— Вас! — подтвердил я, всем своим видом показывая, что именно её и никого более.
— Котик, ты слышал? Нас пригласили на концерт…
— Зося, я же просил, не называй меня так на людях!
— Товарищ Фокин, вы тоже непременно должны быть!
— Вот же чёрт! Ладно, буду….
— Правда, для организации концерта нам совершенно необходим наш коллега…
— О чём речь? — снова навострила уши поклонница моего таланта.
— Да так, сидит у нас один…
— Котик, ты арестовал музыканта?!
— Зося!
Правду говорят — любовь зла! Видимо строгий товарищ Фокин питал к своей молодой супруге самые искренние чувства, поскольку решил не расстраивать её более и, взяв в руки карандаш и листок бумаги, коротко набросал на нём распоряжение освободить задержанного Болховского. Потом многообещающе посмотрел на Строгова, очевидно полагая именно его главным виновником свалившихся проблем. Но как бы то ни было, мы сумели получить заветный мандат с размашистой надписью — «категорически приказываю отпустить музыканта Болховского на поруки гражданина Северного! Фокин».
— Семёнова же? — вопросительно посмотрел я на Василия.
— Пошли уже, — поторопил меня однополчанин. — Никто не будет придираться.
Бывший будённовец оказался прав. Ознакомившийся с запиской мрачный дежурный, ни слова не говоря, послал за арестованным администратором и ещё через пару минут помятый Жорж предстал предо мной.
— Вы? — удивился он.
— Не ожидали?
— Говоря по чести, нет.
— Ну и ладно. Пойдёмте, извозчик ждёт.
— Как вы узнали о моем… положении? — задал явно интересовавший его вопрос Болховский, как только коляска тронулась.
— Случайно.
— И всё-таки?
— Послушайте, Жорж. Пока вы шлялись неизвестно где, я отработал два концерта и чертовски устал. Но вместо того, чтобы отдыхать, отправился вам на выручку.
— Моя благодарность не знает пределов, но…
— Да засуньте свою благодарность себе… в панталоны! Я сделал это не для вас, а для Маши. Поэтому будьте любезны, ведите себя как можно естественней и, ради всего святого, не посвящайте её в ваши шашни.
— Шашни? Вы что, всерьёз думаете, что я был с дамой?