Лабух
Шрифт:
— Понятно. Но ты так и не сказала, что нужно конкретно от меня?
— Останься с Болховским. Следи за ним. Если он всё-таки найдёт сокровища, дай знать нам.
— Чтобы пополнить Гохран?
— И это тоже. Но главное, чтобы не смогли пойти на финансирование белогвардейских и монархических организаций. В сложившейся международной обстановке это просто архиважно…
— Вы справитесь! — пришлось прервать, начавшую говорить лозунгами Целинскую. — Я в вас верю!
— Ты что, отказываешься? — изумилась женщина, явно не ожидавшая такого поворота.
— А зачем мне это нужно? И, умоляю, не нужно давить на сознательность. Благодаря мне Советская власть уже стала богаче.
— Что ты хочешь?
— Почётную грамоту.
— Серьёзно?
— Нет, конечно.
— Тогда что?
— Разрешение выехать за рубеж на гастроли.
— Зачем тебе это?
— Как зачем? Мир посмотреть, себя показать. Если получиться, заработать мировую известность. Ну, и денег, конечно.
— Боже, какое мещанство, — поморщилась она. — Честно говоря, даже не ожидала.
— Никто не совершенен.
— Хорошо, — решилась Целинская. — Найдёшь ценности — будет тебе разрешение!
— Так не пойдет. А если никакого клада нет?
— Тогда музыкальный мир не узнает о твоём существовании.
— А может мне с Артузовым поделиться?
— Не играй со мной, мальчик!
— Мне пора, — сделав вид, что поднимаюсь, ответил я.
— Чёрт с тобой, — сдалась чекистка. — Выбью тебе разрешение. Моих связей на это хватит. Но ты тоже должен постараться. От этого зависит слишком многое.
— Договорились. Но мне нужно ещё кое-что…
— Например?
— Необходимо знать, не имелось ли у таинственного дядюшки ещё какой-нибудь недвижимости. Допустим, острова посреди Средиземного моря или домика в маленьком городке типа Спасова…
— Постараюсь выяснить, — кивнула мгновенно сообразившая, в чём дело Целинская.
В общем, нравится, не нравится — терпи моя красавица! Мне всё же пришлось отправиться в путь дорогу с маленьким оркестром, Машей и шпионами-белогвардейцами. Артузов, конечно, покривился, но запрещать не стал. Вероятно подумал, что дело в моих чувствах к Куницыной… Ну, и ладно.
Судя по всему, сама Маша пришла к точно такому же выводу. Поэтому старалась держаться как можно более нейтрально, но смотрела иногда с такой жалостью, что, казалось вот-вот заплачет. Особенно, когда слышала «Я возвращаю вам портрет», а рядом не было Жоржа.
С ним вообще всё было не просто. В нашем маленьком коллективе он играл роль администратора, но именно что играл. Все организационные и хозяйственные вопросы легли на меня и Могилёвского, а Болховский казалось вообще ничем не заморачивался. Его подручный — Котов и тот оказался полезнее. По крайней мере, он всегда был готов помочь с переноской вещей и реквизита!
Очередная остановка пришлась на Тверь. Наплевав на график, поезд добрался туда поздно ночью. Посмотрев на пустынный перрон, Маша поёжилась и несмело спросила своего спутника.
— Может, мы пропустим этот старинный город?
— Нет-нет, — нервно дернул головой тот. — Мне нужно встретиться с важными людьми.
— Тогда не будем терять время, — отозвался я и первым шагнул из вагона.
Реакция Болховского вполне предсказуема. По сведениям, переданным мне Целинской, именно здесь у его дяди был небольшой лабаз.
— Интересно, тут есть приличная гостиница? — вздохнула Куницына.
— В крайнем случае, имеется мост через Волгу, — вполголоса буркнул Могилевский, но никто кроме меня его не расслышал.
Немногочисленные попутчики, сошедшие с поезда вместе с нами, мгновенно рассосались, а, ни носильщиков, ни извозчиков, ни кого-либо ещё на вокзале не наблюдалось. Только заспанный железнодорожник, помахал машинисту поезда фонарём и собрался уходить.
— Любезный, — попытался обратиться к нему Жорж. — Где тут у вас можно остановиться?
— Чаво? — удивлённо разинул рот тот.
— Я спрашиваю, гостиница тут есть?
— Как не быть.
— И где же она?
— Барсуковка то? Туда ступайте, — махнул он в сторону Волги.
— А далеко?
— Версты четыре.
— Ты что, скотина, издеваешься?
— Вы, гражданин, тут мне не ругайтесь! — возмутился работник транспорта. — Чай не при старом режиме!
— Да, я тебя!
— Прошу прощения, товарищ, — поспешил вмешаться Могилевский. — Вы на нашего друга, пожалуйста, не обижайтесь. Он у нас контуженый.
— А морда лица сердитая, как у исправника, — подозрительно заметил железнодорожник.
— Да какое там, — пришел я на помощь чекисту. — Самые, что ни на есть пролетарии!
— Что-то вы больше на нэпманов смахиваете.
— Мы, отец, артисты.
— А документы у вас, к примеру, имеются?
— Сколько угодно. Только тут темно, всё равно ничего не разберёшь…
— Кому положено, разберут, — не унимался трудящийся. — Где-то тут Васька милиционер должен быть. Василий, ты где, язви, тя?!
— Чего тебе, дядь Мить? — вразвалочку подошел представитель правоохранительных органов. — Опять шум не по делу поднимаешь?
— Да вот, люди тут непонятные. Шумят, ругаются…
— Товарищ милиционер, тут какое-то недоразумение. Нас неправильно поняли…
— Документы есть?
— Вот, пожалуйста. Красноармейская книжка и справка из «Мосэстрады». Мы артисты, приехали на гастроли…
Читать при свете железнодорожного фонаря и впрямь было не просто, но постовой справился. Поводив пальцем по неровным строчкам моих бумаг, он на минуту задумался, потом перевел взгляд на меня и неуверенно спросил.