Лабух
Шрифт:
— Есть возможность дать несколько выступлений с мадемуазель Куницыной.
— Да это же прекрасная новость! Я имею в виду то, что вы помирились…
— Мы, собственно, и не ссорились. Просто…
— Понимаю-понимаю, просто разошлись во взглядах на творчество. Такое случается среди нашего брата.
— Ну… типа того.
— Итак, вам нужен оркестр!
— Не совсем. То есть, оркестр, да ещё такой хороший как у вас, это замечательно. Но, есть мысль организовать небольшое турне по городам и весям нашей необъятной родины. И, как вы сами понимаете, наличие слишком уж большого коллектива, может принести неудобства. Поэтому, нужен небольшой джаз-банд. Ударник, клавишник…
— Как вы сказали?
— Пианист.
— Да, я понял, просто слово необычное, хотя довольно точное.
— Кроме того, саксофонист или трубач, а так же, пожалуй, скрипач или виолончелист. Вообще, хорошо бы привлечь музыкантов универсалов.
— Вроде вас?
— Именно. В зависимости от репертуара я могу взять на себя гитару или аккордеон. Ну, и пианино, конечно…
— Клавиши?
— Точно!
— Любопытный проект. — Без особого, впрочем, энтузиазма заметил Шумин. — Тут надо всё хорошенько обдумать, посоветоваться с нужными людьми… Знаете что… Приходите после пяти в «Савой». Мы там работаем несколько вечеров. Заодно и программу обкатаем… кстати, а где здесь места общего пользования?
— Вон там.
— Благодарю.
В принципе, скепсис Михаила Марковича можно было понять. В этом предложении всё было прекрасно кроме одного. Маленькому коллективу не нужен дирижер…
— Не угодно ли расплатиться, господин хороший? — отвлек меня от рассуждений буфетчик.
— А…
— Ушел ваш приятель!
— Получите.
Такой мелочности, говоря по совести, не ожидал. Но раз так, незазорно прибегнуть к тяжелой артиллерии. Добравшись до телефона, а это в Москве не самая простая задача, покрутил ручку и, дождавшись ответа, назвал номер.
— Товарища Артузова, пожалуйста! Нет на месте? Тогда передайте ему, что звонил Семёнов. Да-да, он знает.
До начала Империалистической войны этот модный ресторан носил гордое название — «Берлин», но в связи с охватившим страну «патриотическим» угаром, хозяева поспешили переименовать его в «Савой». Возможно для того, чтобы польстить союзникам. Надо сказать, что ребрендинг этот далеко не последний. Кажется, в 60-е он снова станет называться в честь столицы теперь уже ГДР, а в 90-е вернет себе название, данное в честь французского городка у подножья Альп.
При новой власти в здании успели разместить общежитие наркомата иностранных дел, совета депутатов и ещё бог знает кого. Также ходили слухи, что здесь жила уже знакомая нам Айседора Дункан, но сбежала, испугавшись крыс.
Как бы то ни было, ресторан при гостинице продолжал работать и оставался довольно популярным. А значит, в нём имелась сцена…
Успевший протрезветь Шумин встретил нас, то есть меня и Машу, с большим почетом.
— Уважаемые коллеги, позвольте представить вам восходящую звезду Московской эстрады — Марию Куницыну! Прошу, как говорится, любить и жаловать.
Договорив, он с чувством приложился к ручке певицы, после чего продолжил с уже меньшим воодушевлением.
— С её спутником, товарищем Северным вы уже знакомы. Сейчас пять минут перерыв, а потом начинаем работать. Мария Георгиевна, голубушка, садитесь, где вам будет удобно, пока мы кое-что обсудим…
— Николай Афанасьевич, — зашептал дирижер, как только мы оказались наедине. — Что же вы сразу не сказали, что эти гастроли согласованы на самом верху?
— Михаил Маркович, есть вещи, которые лучше не знать. Я вот, например, совершенно не интересуюсь, куда вы испарились сегодня?
— Возникло срочное дело, — немного смутился работник культуры.
«Ну-да, смску получил» — подумал я, но не стал заострять. Пусть чувствует себя виноватым. Пригодится.
— Значит так, давайте мы сегодня отработаем по имеющейся у нас схеме. Наша будущая звезда присмотрится к музыкантам, они к ней. По окончании концерта определимся с составом будущих гастролеров.
— То есть, Мария Георгиевна сегодня петь не будет?
— Без репетиций? Ни в коем случае!
— Понимаю…
— А вот я с вашим коллективом уже, что называется, спелся, так что… осталось только определиться с размером гонорара!
За этим дело не стало, и уже через час ваш покорный слуга снова вышел на сцену. Маша после начала представления перешла в зал, где её уже ждал Болховский. Настроение сразу же ухнуло вниз…
— Все наши думали, что вы помирились, — сочувственно вздохнул во время очередного перерыва Фима Розенфельд.
— Увы, друг мой. Женская душа в принципе непостижима для нашего брата. Вы что-то хотели?
— Да. Слышал, что вы набираете джаз-банд для гастролей и вам нужны люди.
— Всё верно. Хотите с нами поработать?
— Если это возможно.
— Боюсь, Шумин вас не отпустит.
— Это так. Но я надеялся на вашу протекцию. К тому же, музыкантов он вам подобрал… как бы это помягче…
— На убоже, что нам негоже?
— Примерно так. Особенно пианист. Такое впечатление, что он пару лет не касался клавиш.
— Понятно, — кивнул я. — Посмотрим, что можно сделать.
Не объяснять же парню, что тут на самом деле происходит…
— Дмитрий Могилевский, — протянул мне руку крепкий молодой мужчина. — Я от Артура Христиановича.
С первого взгляда он мне понравился. Открытая улыбка, располагающая к себе внешность, цепкий взгляд. Одет скромно, но вполне прилично, к тому же, не скован. Грамотная речь…
— Очень приятно. Вы — пианист?
— Так точно, — по-военному четко ответил новый знакомый.
— Служили?
— И даже воевал. А это важно?
— Чёрт его знает, главное, чтобы с бывшими сослуживцами не встретились. Покажите, как играете.
— А что именно? — спросил Могилевский, не обнаружив нот.