Лабух
Шрифт:
Моя Марусечка,
Танцуют все кругом,
Моя Марусечка,
Попляшем мы с тобой.
Моя Марусечка,
А всё так кружится,
И так приятно, хорошо
Мне танцевать с тобой одной. [1]
Никакого особенного подтекста я не вкладывал, просто вспомнилась песня, подходившая по стилю. Не знаю, написал ли её уже Пётр Лещенко, но в Советской России он практически неизвестен. Так что…
Песенка, что называется, публике зашла. Фокстроты сейчас в моде, а уж если ещё и про любовь… кроме того, немного добавляет
— Господин, Северный, — нарисовался рядом со сценой официант. — Вас просят подойти в отдельный кабинет.
— А пуркуа бы собственно и не па? — задумался бедный артист, представляя себе отдельные апартаменты, в которых его ждёт «знойная женщина — мечта поэта». — Надеюсь, она не станет драть с бедного музыканта полтора червонца в день за возможность пользования клозетом?
На лице халдея было написано — «иди уж, балабол»!
— Добрейшего вам вечера, дорогие мои зрители! — немного развязано заявил я, но тут же осёкся, поскольку внутри кабинета находилась Маша.
Говоря откровенно, наше расставание пошло моей бывшей партнёрше на пользу. Немного вычурные концертные платья сменил строгий английский костюм, вместо броских украшений из дутого золота — скромное жемчужное ожерелье и брошка на лацкане жакета, но самое главное — лицо. Не каменная маска, которой она прикрывалась в Спасове и не загадочная улыбка для сцены, а… не знаю даже как объяснить! В общем, кажется, она счастлива со своим Жоржем и это даже немного обидно.
— Здравствуй, — вроде бы вполне искренне улыбнулась она.
— Привет.
— Ты так быстро исчез, что у нас не было возможности поговорить.
— А зачем?
— Но мы ведь…
— Машенька, милая, к чему все эти разговоры? Скажи мне честно, ты ведь хочешь уехать отсюда вместе с ним?
— Да.
— Так в чём проблема?
— Понимаешь, — задумалась девушка. — Не знаю, как это выразить, но у меня такое чувство, как будто я перед тобой виновата.
— Забей!
— Что?
— Тебе не в чем себя винить.
— Но, ты сочинил такую песню. А её теперь распевают на всех углах…
— Ты случайно не про «Марусечку»? — изумленно воскликнул я и, сообразив, что всё именно так и есть, захохотал.
— Прекрати, — кажется, немного обиделась Маша. — Это, в конце концов, неприлично!
— Прости, но я никак не ожидал… к тому же это не моя песня.
— А чья же?
— Да так, одного парня из Румынии. Вряд ли ты о нём слышала. Хотя, скорее всего ещё услышишь. Где-нибудь в Европе. Кстати, вы скоро уезжаете?
— Это ещё один вопрос, который мне хотелось бы обсудить.
— А почему со мной?! Впрочем, я тебя слушаю.
— У Жоржа ещё есть некоторые дела здесь. Завершение их потребует какого-то времени и…
Договорив это, Маша замолчала, как будто ожидая моей реакции, но так ничего и не дождавшись, продолжила.
— Мы могли бы продолжить совместные выступления!
— Зачем тебе это?
— Странный вопрос. Я всё-таки — певица, и вообще…
— Поправь меня, если ошибаюсь. Твой Жорж говорил, что он богат и просто жаждет бросить своё состояние к ногам внезапно обретённой возлюбленной. Так?
— Не совсем. Он получит средства, о которых говорил, но для этого нужно завершить дела. Потом мы сможем уехать, но до той поры, мне не хотелось быть ему в тягость.
— Машенька, мы можем говорить откровенно?
— Разумеется!
— Твой Жорж, альфонс?
— Что?! — вспыхнула девушка, после чего отчеканила мне в лицо. — Ты не смеешь так говорить о нём!
— А что я ещё должен был подумать?
— Он хороший, добрый и любит меня!
— Но, это совершенно не помешало ему отправить тебя ко мне, в надежде жить на твой счёт!
— Ты ничего о нём не знаешь!
— И не хочу знать.
— Всё совсем не так. Жорж был против, и я пришла без его ведома…
«Идеальное сочетание, хитрожопый альфонс и влюблённая дурочка» — мелькнуло в моей голове, но вслух сказал совсем иное.
— Если так хочешь зарабатывать пением, можешь прекрасно делать это и без меня. Репертуар у тебя есть, известность тоже. На первое время хватит, а потом любовь всей твоей жизни разбогатеет. Или нет…
— Так вот в чём дело! Ты ревнуешь?
— Просто не хочу, чтобы тебе испортили жизнь…
— Что ж, понимаю твои чувства, — вскочила со своего места не желавшая слушать меня Маша. — И прости, что не смогла ответить на них взаимностью. Прощай!
— Пока, — с сожалением посмотрел ей в след.
Распорядок дня ресторанных музыкантов почти такой же, как у вампиров. Вечером и ночью мы работаем, чтобы, добравшись к утру до кровати, попытаться выспаться. И так день за днём, пока не придёт какой-нибудь Ван Хельсинг. В моём случае, этим самым «охотником на нечисть» оказался вполне дружелюбно улыбающийся человек среднего роста лет тридцати, в хорошо пошитом костюме. Густые и непослушные волосы зачесаны назад, плюс аккуратные усы и бородка клинышком
— Добрый день, товарищ Семёнов, — приветливо поздоровался он.
— И вам не хворать, — почему-то насторожился я.
— Мы можем переговорить?
— Если о выступлении, обратитесь к моему импресарио.
— Николай Афанасьевич, — с легкой укоризной посмотрел на меня незнакомец. — Нет у вас никакого импресарио!
И тут стало понятно, что меня смутило. В Москве не так уж много людей знали мою настоящую фамилию и отчество.
— Ну, ведь когда-нибудь будет…
— Очень на это надеюсь! Ну, так что?