Лад Посадский и компания: Дела торговые, дела заморские
Шрифт:
— Слышал я о той заварушке. Да значения ей не придал, — задумчиво произнес Зевельвул. — Тут ведь как всё обернулось? Привели как-то ко мне стражники заморыша одного. Он кричал, что из отдела надзора сам, а еще по совместительству в Синдикате состоит. Такая конспирация меня удивила, думал, человек этот незауряден, коли жизнь двойную ведет. Он, поганец, и рассказал про поход дальний. Многие из моих подручных соблазнились. Сварили мы его в котле со смолой кипящей, да поздно было. В умах многих брожение пошло. Я держать никого не стал. Ну, пойдут мои лиходеи в земли дальние, думал, завоюют там барахла какого,
— Человек тот точно из Синдиката был? — поинтересовался Лад.
— А кто его знает? Может, и был. Я с Синдикатом дел никаких не имею. С отделом надзора — тоже. У меня своих проблем хватает... А нечисть посадская после слов твоих уважение мое завоевала.
Лад задумался над словами гнома. Приходил к нечисти вербовщик тайный. Представился человеком Синдиката. Солгал, скотина. Про отдел надзора, может, правду сказал, только что с того? А Зевельвул говорил ему о проблемах своих. И жизнь нечисти заморской становилась Ладу всё более открытой...
Как и нечисть посадскую, их тоже волновали проблемы власти и отношения с людьми. Не раз на Зевельвула покушались, да только он хитер был. Хитер и жесток. Именно он призвал в охрану свою страшных чужих. Ящеры безмозглые только и делали, что жрали непокорных. После остепенились. Подались на вольные хлеба. Теперь в кино снимаются. Контракты подписывают, живут в свое удовольствие.
Лад не понимал — что за кино, какие контракты, но головой кивал.
Поведал ему еще гном, что нет житья его народу от банд людских. В бандах тех совсем отмороженные братки! Тут Лад, как ни старался, а пену слюнявую на пол уронил. Где это видано, чтобы отмороженные братки жизнь вели?! В Посаде как: если кинут в прорубь зимой на забаву водяному, то участь у тебя одна — будешь стоять на дне озера столбом ледяным, и глаза пучить на хороводы русалок развратных! А здесь, в заморье, всё иначе. Отмороженные молодцы сбиваются в ватаги дерзкие и терроризируют окружающих. Одна кемсиканская группировка чего стоит!
Удивлялся Лад такому. Много странного услышал. Но и о главном не забывал.
— Слышал ли ты о Круте Макди? — спросил невзначай.
Зевельвул умолк на миг, после сверкнул очами.
— Слышал. Отвратительная личность, но умная. Он давно в компаньоны ко мне набивается. Мечтает дела общие иметь. А какие дела у меня, Зевельвула, с людьми могут быть? Не о тебе, конечно, речь. Ты человек особый. Ведомо мне, что Чер-Туй с уважением к тебе относится. Это немало, поверь. А кто из нечисти за Макди поручится? Если только ведьма какая, да оборотень-одиночка, кои не ведают, что хорошее отношение к ним Макди есть всего лишь ширма, за которой поиск выгоды собственной он прячет... А ты почему о нем спросил? Обиду на него имеешь?
— Синдикат его убрать хочет. А я сомневаюсь...
— Эх, вы, человеки! Одного понять не можете — не бывает лучше от чьей-то смерти... Только к нам дорога короче становится. А как же, чем больше зла человек совершает, тем ближе он к нам, к нечисти. Только не в почете он у нас будет в срок положенный. Позабавимся над ним, ох позабавимся... Что-то на сухую мы разговор ведем. Не бойся, отведай вина моего. — Зевельвул плеснул в бокал красной влаги и Ладу подал.
Лад принял. Авось и не отравит, подумал.
Глава 8
Снился Ладу Посад торговый. Площади базарные, ярмарки разноцветные, рынки богатые. Люд посадский, где степенный, зажиточный, где молодой, с монеткой медной в кармане да с ветром вольным в голове, а где и с хитрецой житейской, шумит по базарам, торгует на ярмарках, судачит о том о сем на рынках. И нет у посадских заботы иной, как набить мошну серебром звонким, или спустить серебро то на товары диковинные.
А вот и девки посадские, красавицы первые, хороводы ведут вокруг костров ярких, и молодцы статные не сводят с них взоров жадных.
Деды, жизнью умудренные, в кабаках по вечерам собираются, да молодых уму-разуму учат. Не нотациями нудными втемяшивают мудрость в головушки молодые, а байками из жизни своей, событиями богатой. И молодым есть что послушать — старость словоохотлива. А вот и Гадина милая, одета в халат ткани итайской, на руках браслеты дорогие, улыбается и шепчет что-то. Что же ты, милая, сказать хочешь? Что?
— Помни, Ладушка, что говорил тебе гном. Да кровососа убей, он давно к руке твоей присосался.
Что-о? Кровосос? Сон с Лада вмиг слетел. Вспомнил он гнома и вампиров его, и словно пружина какая подкинула Лада с земли. На руке его сидел комар огромный. Вонзил свой хоботок в кожу, и наполняет брюшко кровушкой. Лад прихлопнул кровопийцу и огляделся. Узнал двор задний дома посольского — вот лужайка, которую Донд облюбовал. Донд приносил иногда сюда кресло и сидел часами в задумчивости. Не иначе, как размышлял о способах изведения со свету Макди. А вот и кусты злосчастные, из коих гоблин вытаскивал демонов пыльных.
— Отпустил, — полегчало Ладу. — Отпустил гном.
Друзья его растянулись на лужайке в дреме, и не ведали, какой участи избежали. Разбудил их Лад, а сам понять ничего не может. Ясно одно, ночь тревожная миновала. Смутно он помнил разговор с Зевельвулом, а как он и друзья его на двор посольский попали — о том вообще ничего не помнил, хоть головой об стену бейся!
Говорил ему гном что-то про Макди. Вроде как нельзя его жизни лишать. Мол, беда тогда случится большая. Но и от живого Макди радости не много, возражал вроде бы Лад. Отвечал гном про какой-то баланс сил, нехорошим словом поминал геополитику, а после про финансы что-то болтал. Мол, не должны деньги грузом мертвым лежать. В дело их пускать надо, в дело. Коли мало у тебя денег, им одна дорога — на рынок или в кабак. А если много — можно ими горы с места воротить.
Еще что-то гном противный говорил, но вот что — Лад не помнил. Чарами гном взять его не мог — не единожды проверено. А вот питье какое... Точно, пригубил Лад чарку одну! Ох, и хитер гном, со всех сторон подстраховался! Не берут чары? Не беда. Мы зельем снотворным возьмем. Спасибо, хоть на ужин вампирам не отдал, а ведь мог. От мысли такой Лад вздрогнул.
— Ты чего дрожишь, как лист на ветру?
Сэр Тумак принялся из шерсти своей травинки вычесывать. Донд уже всю лужайку обошел, за каждый куст заглянул. Видать, тоже мало что помнил. Один Наковальня вставать не спешил, — растянулся кузнец на земле, и в небо синее удивленно глядел.