Лакомые кусочки
Шрифт:
Подъем оказался долгим и тяжелым. Мы уныло тащились за стрелками, спотыкаясь в темноте. С рассветом идти стало легче. Когда мы приблизились к пещерам, воздух словно зазвенел от напряженного внимания охотников, и я заволновался. Между деревьями почудились тени, мне пришлось отгонять мысли о размерах взрослых медведей и их особенной свирепости ранней весной.
Мы перемещались от одной пещеры к другой; Ноэр, Соллем и Джем всякий раз осматривали их, но ничего не находили. В конце концов все это мне изрядно надоело, и я уже решил, что медведей поблизости нет вообще.
После полудня мы так
— Мы останемся Медведями навсегда, — мрачно изрек Филип, растягиваясь на усыпанной хвоей земле.
— Иногда настоящая охота растягивается на несколько дней, — заметил Ноэр. — Вечером охотники возвращаются в лагерь, чтобы поесть и согреться у огня, а утром снова идут на поиски, и так день за днем, день за днем. Когда припасы кончаются, стреляют кроликов и другую дичь.
— Да уж, им не позавидуешь, — вздохнул Филип.
Мы выбрали три местечка, освещенных послеобеденным солнцем, улеглись и, погруженные в свои мрачные мысли, один за другим уснули.
Когда я проснулся, солнечные лучи падали наискось. Странный запах неожиданно наполнил мои ноздри, тело, целую поляну. Этот запах воплощал в себе все дикое и лесное: все, что растет, течет, живет и движется, кровь и плоть природы. Я сел и шепотом позвал:
— Филип! Ноэр!
В двух шагах от нас стоял зверь, за которым мы охотились: крупная взрослая медведица утоляла жажду водой из ручья. Густой запах исходил от ее шерсти, груди и — особенно остро, волнами — от задней части.
— Ноэр! — снова прошептал я. — Ты должен ее подстрелить!
Как он мог это сделать, как мог убить ее — такую огромную живую гору, да еще стоящую так близко? Я втянул ноздрями этот запах, свежий, как осенний сидр, и чистый, будто первый снег, нетронутый следом зверя или человека.
— Ничего себе! — проснувшийся Филип изумленно вытаращил глаза. — Ну и громадина!
Медведица мотнула головой, обернула в нашу сторону морду, блестящую алмазными каплями воды, большую, как гостевое блюдо. Я напомнил себе, что эта пасть скрывает острые клыки, что у зверя есть мозги и брюхо — кто знает, насколько голодное после долгих зимних месяцев, проведенных в берлоге, где из еды только чертов мох и грибы. И все же мне было все равно. Больше всего я хотел приблизиться к ней, рассмотреть как следует, зарыться лицом и пальцами в бурый мех, упасть в ее объятия.
Ноэр проснулся, увидел медведицу и с диким воплем помчался вверх по склону. Я не мог отвести взора от ее морды, усыпанной алмазами воды, бархатистого сопящего носа, янтарных глаз, но боковым зрением заметил, что мой приятель-глупец уже взбирается на дерево. Между прочим, медведи тоже лазают по деревьям, подумал я, надеясь, что моя медведица останется рядом, хотя видел, как она поворачивается в его сторону, привлеченная криком, и уходит от меня.
— Постой, — взмолился я, кажется, даже вслух.
— Нет, — прошелестел Филип.
Однако огромная темная масса уже направлялась в сторону Ноэра. Новые, будоражащие воображение грани ее запаха ударили мне в нос, когда складки меховой шкуры задвигались, раскрываясь и закрываясь при каждом шаге. Я протянул руку, и медведица, проходя мимо, задела меня бедром. Жесткий мех щеткой скользнул по моей коже, всего лишь мех, но на пальцах у меня осталась капля какой-то густой волшебной жидкости — не то масла, не то краски, я и растерялся: что с ней делать? Облизать языком или втереть в ладонь? Что доставит больше наслаждения?
Ноэр держался за ствол дерева, точно обнимал стан возлюбленной, да и звуки, которые он издавал, очень походили на ахи и охи девицы.
— Не бойся, Ноэр, — зачарованно проговорил Филип. — Это волшебная медведица, она не причинит нам вреда.
Лично я не был в этом уверен, поскольку ее запах немного ослаб, и теперь, глядя на темно-серые когтистые лапы, я вспомнил про жуткие зубы и голодный желудок зверя.
Филип двинулся вслед за медведицей, а я в нерешительности замедлил шаг. Трое впереди напоминали статуи святых в гроте: юноша в медвежьей шапке и маске, вцепившийся в ствол дерева, под деревом — другой рослый парень, тоже в шапке с медвежьей головой, и рядом — мохнатая медведица.
— Спускайся, Ноэр, — со счастливой улыбкой позвал Филип. — Она тебя не обидит.
Облако медвежьего запаха уже поднялось вверх и достигло ноздрей Ноэра. Он улегся на толстый сук и свесил руку; кончики его пальцев почти касались влажного носа зверя. Медведица встала на задние лапы и прислонилась к стволу, а Ноэр принялся нежно ворковать и гладить ее, будто псарь — свою лучшую борзую. Филип тоже гладил медведицу, его рука белела звездой в густой бурой шерсти.
Одна часть моего сознания была объята страхом, а другая твердила: ну конечно, так все и должно быть между человеком и зверем! Мы и медведи — близнецы-братья, разделенные в ходе создания мира, мы — одно целое: медведи взяли себе огромные размеры и роскошный вид, а нам достался разум, чтобы понимать и приручать их.
— Ну же, Ноэр, давай! — слабо произнес я.
— Что тебе давать? — Он любовался широким круглым блюдом, которым сверху казалась сопящая морда медведицы.
Филип оглянулся на меня, словно двухлетний карапуз, которого я оторвал от интересной игры, велев вымыть руки и приступить к молитвам.
— Эй, вы, оба, идемте отсюда! — Голос мой внезапно осел. — Здесь творится волшба, и мне это совсем не нравится!
— А мне нравится, — хихикнул Ноэр. — Очень, очень нравится!
Филип уже запустил в густую шерсть обе руки, мял и ласкал спину медведицы, одурев от наслаждения.
— Идемте, — повторил я и в страхе отступил назад. Мне хотелось подбежать к товарищам и стряхнуть с них чары, от которых я пока был свободен, но одновременно душа моя изнывала от желания попасть в ту же магическую ловушку. К счастью, у меня хватило ума сообразить, что, если двое полностью заколдованы, третий должен сохранять ясную голову.
— У нас есть задание, — сказал я не столько им, сколько себе. — Есть цель. Не будь на нас этих шкур, мы бы наложили полные штаны, увидев медведицу. Вы бы давно сидели на верхушке самого высокого дерева и тряслись от ужаса!