ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах
Шрифт:
Выписавшись из больницы, Toy зашел к себе и собрал небольшой холщовый рюкзак: положил туда запас одежды и набор для бритья.
— Вы сказали, что он перестал бриться.
Toy вновь начал бриться после статьи в «Ивнинг ньюс», чтобы не походить на газетную фотографию. В рюкзак он добавил и старый компас мистера Toy. С девятью фунтами в кармане, не считая мелочи. Toy отправился на автобусную станцию в конце Парламентэри-роуд. Он подумывал о Лондоне — с тем, чтобы скользить вниз по глобусу к шумному и многолюдному югу, однако на станции стрелка его мысленного компаса внезапно развернулась на сто восемьдесят градусов и указала на северные горы и прибрежные бухты. Toy решил все же повидаться с отцом.
Взгляните,
— Исключите местный колорит.
Ладно.
Еще нет пяти часов, и некоторые альпинисты ждут на крыльце турбазы. Toy, обойдя здание, останавливается у входа в дирекцию, но, прежде чем постучать, заглядывает в окно. В чистенькой комнате на стенах развешаны небольшие акварели с изображением Лох-Ломонда, которые висели раньше в гостиной в Риддри. Toy узнает также книжную этажерку, письменный стол и деревянную табакерку, вырезанную в форме совы. Отец сидит с книгой в мягком кресле у теплой печи. На низком столике возле его локтя — чайник под стеганым чехлом, несколько чашек, сахарница из граненого стекла, молочник и тарелка с печеньем. На диване напротив сидят две женщины. Седой идет седьмой десяток; вторая — темноволосая, лет сорока — годится ей в дочери. Женщина постарше вяжет, помоложе — читает. Спокойный уют комнаты настолько завершен, источает такую совершенную невозмутимость, что Toy чувствует себя не вправе сюда вторгаться. Он может только разрушить идиллию, но не войти в нее составной частью, поэтому он, отыскав проход в живой изгороди, выбирается на дорогу и возвращается в деревню.
Выпив чаю в ресторане для туристов, Toy гадает, что ему делать дальше. Вернуться в Глазго он считает невозможным — и устремляется в Форт-Уильям.
Дорога по берегу озера утомительна: возле Баллахулиша Toy теряет дыхание и вынужден присесть на низкий каменный забор рядом с потоком автомобилей, ожидающих очереди на паром. Стоя у своей машины, дама-американка смотрит на лесистую верхушку холма, где торчит сооружение из белого камня, похожее на старинную бензоколонку.
— Вы не знаете, что это такое? — обращается она к Toy с вопросом.
Toy отвечает, что, по его сведениям, так обозначено место, где был убит Колин Кэмпбелл, по прозвищу Рыжий Лис. Дама улыбается:
— Я могла читать об этом в «Похищенном» Роберта Стивенсона?
Toy говорит, что это вполне возможно.
— Вы неважно выглядите. Могу я вам чем-то помочь?
Toy ссылается на болезнь и говорит, что это скоро пройдет.
— Мой муж тоже страдалец, — замечает дама и садится в машину. Потом выходит из нее и протягивает Toy бумажный пакетик с несколькими голубыми и розовыми пилюлями в форме торпеды. — Примите одну, это новое средство, — предлагает дама.
Toy проглатывает пилюлю, и спустя мгновение по его телу разливается теплое блаженство. Он смотрит на даму с обожанием.
— Не принимайте больше четырех пилюль в день, — предупреждает дама. — Это вас перевозбудит. Мы едем в Маллейг, вас подвезти?
Toy вступает на обособленную частичку Америки. Сиденья обиты, по-видимому, мягкой бизоньей шкурой, температура на пять градусов выше температуры тела, где-то негромко играет оркестр. Шум мотора совершенно неслышен, и после переправы на пароме горы и озера мелькают за окном с огромной скоростью, подобно прокручиваемой киноленте. Водитель — немногословный человек с толстой шеей — осведомляется у Toy, куда он направляется. Поколебавшись, Toy заявляет, что ему нужно попасть в Стер.
— Возможно, Генри кажется вам не слишком разговорчивым. У президента Эйзенхауэра нарушено мозговое кровообращение,
Toy прикрывает глаза и, как сквозь туман, видит отца и сестру посреди серого поля. Мистер Toy держит моток пряжи, которую сестра сматывает в клубок. Открыв глаза, Toy видит, что уже стемнело и что автомобиль взбирается по крутому извилистому въезду к зданию, смахивающему на замок Балморал, однако с неоновой вывеской отеля на фасаде. Американская дама говорит:
— Мы нашли Стер на карте: сегодня вам туда никак не добраться. Мы собираемся здесь переночевать и предлагаем вам поступить так же. Тут немного дорого, но…
Дама явно намерена сделать Toy щедрое предложение, но Toy перебивает ее замечанием, что хороший ночлег дороже любых денег. Все покидают машину и входят в отель. У конторки портье Toy объявляет, что не голоден и намерен немедленно лечь в постель. Ему желают спокойной ночи.
Отель громадный, и Toy удивлен теснотой предоставленного ему номера. Он сильно задыхается, но ложится в постель, принимает две пилюли и немедленно засыпает.
Утром сквозь сон Toy смутно слышит, как в дверь стучат раза два или три, сообщая о времени; наконец около одиннадцати он поднимается. Дышится ему легко, но сознание притуплено, в теле тяжесть. Он пропустил завтрак и с чувством неловкости пьет кофе с тостом в углу просторного холла. Оплачивает счет у конторки портье и выходит из отеля. День ветреный, пасмурный. Нежелание возвращаться заставляет его свернуть с длинного подъездного пути; к тому же порывы ветра толкают его в другом направлении. Обогнув отель, Toy бродит по лужайкам, ощупывая в кармане последние полукроны и остатки мелочи. Проходя мимо прямоугольного пруда с кувшинками, он швыряет монеты в воду. Дорожка ведет через заросли рододендрона к воротам. Toy выходит на вересковую пустошь.
Вересковая пустошь полого простирается к хребту между двумя скалистыми холмами. Тропинки туда нет: порой ноги Toy с хлюпаньем погружаются в топкие, поросшие мхом участки. До хребта он добирается часа два-три, а потом делает передышку у беспорядочной груды камней с подветренной стороны. Дальше пустошь наклонно опускается к океану, но обширный бугор загораживает берег. Перед глазами Toy суша вдается в серый водный простор узкими полосами: кое-где видны поля, дальше скалистые участки переходят в горы. Одна из вершин, вероятно, Бен-Руа. На поверхности камня поблизости Toy замечает вырезанную надпись:
На этой дорожке 28 августа 1902 года завтракал после охоты на дичь король Эдуард.
Надпись почему-то вызывает у Toy приступ смеха: он долго смеется, хотя ему и не очень весело. Он принимает еще одну таблетку, от которой ему становится лучше, но не намного, и остальные таблетки он выбрасывает. Ветер повеял холодом. Выпрямившись, Toy рассеянно смотрит на компас. Стрелка указывает к подножию холма.
Шагнув немного вперед. Toy видит перед собой площадку, которая справа, слева и спереди обрывается, переходя в склон. Это как будто мыс, но попутный ветер, наклон почвы и инстинкт побуждают его не сворачивать. Он оказывается на краю мыса, среди покатых участков, поросших вереском, и беспорядочно нагроможденных каменных обломков. Поначалу спускаться не слишком трудно, затем приходится исхитряться, пробираясь дальше по вымоинам между осыпающимися камнями. В конце концов Toy падает и лежит под валунами среди сохлого папоротника-орляка с мыслью: «Мне больно и плохо». На ноге кровоточит глубокая царапина, ноет плечо. Тело покрыто липким потом, сердце глухо стучит в груди. Мне нужно вымыться, думает Toy. Он сбрасывает с плеч рюкзак, стаскивает пальто, куртку, вязаный жилет; теперь, чувствуя холод, он шагает вниз по прибрежному скату, усеянному крупной галькой, похожей на каменные яйца или картофелины. Камни разъезжаются под ногами Toy, он неуклюже ступает по ним.