Лаокоон, или О границах живописи и поэзии
Шрифт:
127 (Там же, с. 182.) «Здесь Ариосто живописует, и колорит его доказывает, что он достойный соперник Тициана».
128 (Там же, с. 180.) «Ариосто точно так же мог бы назвать волосы золотыми, как он их назвал золотистыми, но такой эпитет показался ему, может быть, слишком поэтичным. Отсюда надо вывести заключение, что живописец должен подражать золоту, а не накладывать его (как это делают миниатюристы) на свои картины, чтобы можно было сказать, что волосы эти не из золота, а только блестят как золото. То, что приводит Дольче в дальнейшем из Афинея, любопытно, однако приведено не вполне точно. Я касаюсь этого в другом месте.
129 (Там же, с. 182.) «Нос прямой, напоминающий те, которые можно видеть на изображениях древнеримских красавиц».
130 «Энеида», IV, 13G.
131 Анакреон, XXVIII и XXIX.
132 Лукиан. «Изображения», § 3, т. II, с. 461, изд. Рейтца.
133 «Илиада», III, 121.
134 Там же, III, 329.
135 Там же, III, 156 – 158.
136 Валерий Максим, кн. III, гл. 7. Дионисий Галикарнасский. «Искусство красноречия», гл. 12. О построении речей.
137 Фабриций. «Греческая библиотека», кн. II, гл. 6, с. 345.
138 Плиний говорит об Апеллесе (кн. XXXV, раздел 36, с. 698, изд. Гардуина): «Сделал и Диану, окруженную хором приносящих жертву дев; и, видя картину, кажется, будто читаешь стихи Гомера, описывающие это». Ничто не может быть вернее этой похвалы. Впрочем, красивые нимфы, окружающие прекрасную богиню, которая величественным челом возвышается над ними, это – сюжет, который пригоднее для живописи, нежели для поэзии. Но слова «приносящих жертву» мне в высшей мере подозрительны. Что делает богиня среди приносящих жертву девушек? И разве таково занятие, приданное Гомером спутницам Дианы? Совсем нет, они странствуют с нею по горам и лесам, они охотятся с нею, играют, танцуют («Одиссея», VI, 102 – 106).
Так стрелоносная, ловлей в горах веселясь,АртемидаМноговершинный Тайгет и крутой Эвримантобегает,Смерть нанося кабанам и лесным легконогимоленям;С нею прекрасные дочери Зевса Эгидодержавца,Бегают нимфы полей...Плиний, очевидно, написал не «приносящих жертву», а «охотящихся» или другое близкое слово, может быть, «странствующих в лесах», – это исправление имело бы приблизительно то же число букв. Слову «бегающих» («резвящихся») у Гомера наиболее близко соответствовало бы «прыгающих, пляшущих», и не случайно Вергилий в своем подражании этому месту заставляет Диану и ее спутниц нимф вести хоровод («Энеида», I, 497 – 498):
Как на Эврота брегах иль высях Цинта Диана,Что хороводы ведет...Спенс высказывает по этому поводу странную мысль («Полиметис», диалог VIII, 102); он говорит: «Эта Диана как на картине, так и в описаниях была Диана-охотница, хотя ни Вергилий, ни Апеллес, ни Гомер не изображали ее охотящейся со своими нимфами, а описывали ее занятой с ними теми плясками, которые издревле рассматривались как весьма серьезные культовые обряды». В примечании он добавляет: «Выражение «резвиться», употребленное Гомером в этом случае, едва ли подходит к охоте; что касается до слов «водить хороводы» у Вергилия, то это выражение должно быть отнесено к древним богослужебным пляскам, потому что пляски, исполняемые публично, по древнеримским представлениям, считались непристойными даже для мужчин, если только это не были пляски в честь Марса, Вакха или же других богов».
Спенс, по-видимому, имеет в виду те торжественные пляски, которые относились древними к культовым обрядам. Поэтому, полагает он, Плиний и употребляет в вышеприведенном случае слова «приносящие жертву»: «Именно вследствие этого Плиний, говоря о нимфах Дианы, употребляет выражение «приносящие жертву»; этим он хочет обозначить, что их пляски имели культовый характер». Плиний забывает, что у Вергилия Диана сама принимает участие в плясках: «Диана... хороводы ведет». Если этот хоровод – богослужебная пляска, в честь кого же плясала ее Диана? В свою собственную? Или в честь другого божества? И то и другое лишено смысла. И если древние римляне считали пляски неприличными для серьезных людей, то разве их поэты должны были поэтому обязательно переносить серьезность своего народа на нравы богов, нравы, о которых более старые греческие поэты уже создали совсем иное представление? Когда Гораций говорит о Венере (Ода IV, кн. I):
И при сиянье луны Венера уж водит хороводы,И граций нежных среди нимф фигурыТакт отбивают ногой... —то разве и здесь имеются в виду священные богослужебные пляски? Я теряю слишком много слов на этот вздор.
139 «Илиада», I, 528. Валерий Максим, кн. III, гл. 7.
140 Плиний, кн. XI, разд. 51, с. 616, изд. Гардуина.
141 Плиний, кн. XXXIV, разд. 19, с. 651. «По-видимому, хотя он и заботился об естественности человеческого изображения, но не стремился к передаче душевных аффектов; волосы же на голове и бороду отделывал не более тщательно, чем более древнее, еще грубое искусство».
142 Там же. «Он первый начал заботиться об изображении нервов и вен и старательно отделывал волосы».
143 «Анализ красоты», с. 47, берлинское издание.
144 «Илиада», III, 210 – 211.
145 Философские сочинения Моисея Мендельсона, ч. II, с. 23.
146 «Поэтика», гл. V.
147 «Паралипомена», кн. I, 720 – 775.
148 «Король Лир», акт I, сц. II.
149 «Жизнь и смерть Ричарда III», акт I, сц. I.
150 «Письма о новейшей немецкой литературе», ч. V, с. 102.
151 «Поэтика», гл. IV.
152 Клотц. «Письма о Гомере», с. 32 и сл.
153 Там же, с. 103.
154 «Облака», с. 170 – 174.
155 «Знаток», т. I, № 21. О красоте Нонмквейи там говорится: «Он был ослеплен блеском ее кожи, чернота которой была подобна цвету кабанов из Эссеквы; он был очарован ее приплюснутым носом, и его глаза останавливались с восхищением на ее прекрасных грудях, свисающих до пупка». И что же помогало ей выставить эти прелести в наиболее выгодном свете? «Она употребляла притирания, изготовленные из козьего сала и сажи, которыми она натиралась вся с ног до головы, стоя под лучами солнца; волосы ее были смазаны топленым жиром и напудрены желтоватой пылью. Лицо ее, сверкавшее, как полированное черное дерево, было изящно изукрашено крапинками из красноватой глины и казалось подобным мрачной завесе ночного неба, усыпанного звездами. Она посыпала свои члены древесной золой и натирала их благовониями из птичьего помета. Ее руки и ноги были обвиты сверкающими кишками молодой телки; с шеи ее свисал мешок, сделанный из желудка козленка; крылья страуса покрывали сзади ее мясистые выступы, спереди же она носила передник, сшитый из косматых ушей льва». Я процитирую еще церемонию бракосочетания влюбленных: «После этого приблизился верховный жрец и низким голосом спел брачную песню, сопровождаемую громовыми ударами барабана. В то же время (в соответствии с племенными обрядами) он благословлял их, щедро обрызгивая мочой. Жених и невеста благоговейно погрузились в драгоценную влагу, и соленые капли нистекали с их тел, подобно морской влаге, стекающей с чайригриквских скал».
156 «О возвышенном», с. 15, изд. Т. Фабри.
157 «Гераклов щит», 266.
158 «Филоктет», 31 – 39.
159 «Энеида», кн. II, 277.
160 «Метаморфозы», VI, 387.
161 «Метаморфозы», VIII, 809.
162 «Гимн Деметре», 111 – 116.
163 «Аргонавтика», кн. И, 228 – 233.
164 Бомонт и Флетчер. «Морское путешествие», акт III, сц. I. Корабль французского пирата прибит к берегам пустынного острова. Алчность и зависть разъединяют его команду, и двое негодяев, которые долгое время терпели на острове самые жестокие лишения, пользуются этим, чтобы овладеть кораблем и уйти в море. Лишившись всех пищевых припасов, их товарищи, оставшиеся на острове, очень скоро видят перед глазами неминуемую смерть и так выражают друг другу свой голод и свое отчаяние: