Лаокоон, или О границах живописи и поэзии

Лессинг Готхольд-Эфраим

⁸⁴ «Илиада», XXI, 385.

⁸⁵ Этой невидимой борьбе богов подражал Квинт Смирнский в своей двенадцатой книге (ст. 158 – 185), не без очевидного намерения исправить оригинал. Дело в том, что грамматику показалось неприличным, что бог повержен на землю ударом камня. Поэтому, хотя он заставляет богов также кидать друг в друга огромные скалы, отрываемые от горы Иды, эти скалы разбиваются о несокрушимые члены богов и рассыпаются, как песок.

Глыбы скалы от подножия Иды они отрывалиИ их друг в друга швыряли, но камни, подобнопесчинкам,В прах рассыпались, их членам божественнымболиНе причиняя...

Это –

уловка, которая портит самое главное. Она возвышает, правда, наше представление о теле богов, но зато делает смешными орудия, употребляемые ими друг против друга. Если боги бросают друг в друга камнями, то эти камни должны и богам наносить вред, иначе последние будут казаться нам шаловливыми детьми, которые перебрасываются комками земли. Таким образом, первенство в мудрости остается все-таки за старым Гомером, и всякое осуждение, произносимое по его адресу холодным критиком, каждое соперничество, в которое вступает с ним меньший гений, служат лишь к тому, чтобы выставить в более ярком свете его мудрость. Впрочем, я не хочу отрицать, что в подражании Квинта встречаются превосходные черты, которые принадлежат ему самому. Но это – черты такого рода, что они не столько соответствуют спокойному величию Гомера, сколько сделали бы честь бурному темпераменту какого-нибудь новейшего стихотворца. Мне кажется весьма удачным приемом, что крик богов, достигающий небес и проникающий в преисподнюю, крик, который потрясает горы, и город, и флот, не доходит в то же время до людей. Крик, следовательно, был так силен, что слишком миниатюрные орудия человеческого слуха не могли его воспринять.

⁸⁶ В отношении силы и быстроты, я думаю, этого положения не будет оспаривать никто, кто хотя бы однажды бегло читал Гомера. Но, может быть, не всякому придут на память примеры, из которых ясно, что Гомер также приписывал своим богам размеры, намного превосходящие обычные человеческие. Я укажу в доказательство этого, кроме приведенного уже места о брошенном наземь Марсе, покрывшем семь десятин, на шлем Минервы («Витязей ста городов этот шлем золотой покрывал бы» – «Илиада», V, 744), под которым могло бы укрыться столько воинов, сколько могут выставить в походе сто городов; на шаги Нептуна («Илиада», XIII, 20) или в особенности на те строки в описании щита, где Марс и Минерва ведут войска осажденного города («Илиада», XVIII, 516 – 519):

...Вождями их идут Арей и Паллада.Оба златые, одетые оба златою одеждой;Вид их прекрасен, в доспехах величествен, сущиебоги!Всем отличны они; человеки далеко их ниже.

Даже толкователи Гомера, как древние, так и новейшие, по-видимому, не всегда помнят о необыкновенной величине его богов, что ясно видно из смягчающих объяснений, которые они считают необходимым давать по поводу величины шлема Минервы (см. в издании Гомера Кларка-Эрнести приведенное место). Но очень много теряется в величественности, если представлять себе богов Гомера всегда такой величины, какую им по необходимости придают на полотне, когда изображают их в окружении смертных. Если, однако, живописи не дано воспроизводить их необыкновенные размеры, то скульптуре это до известной степени доступно, и я убежден, что древние ваятели заимствовали у Гомера не только манеру изображения богов вообще, но и колоссальный размер, который свойствен иногда их статуям (Геродот, кн. II, с. 130, по изд. Весселинга). Соображения о колоссальном вообще и о том, почему оно в ваянии имеет большое применение, а в живописи никакого, я откладываю на будущее.

⁸⁷ «Илиада», III, 381.

⁸⁸ «Илиада», V, 23.

⁸⁹ «Илиада», XX, 444.

⁹⁰ «Илиада», XX, 440.

⁹¹ «Илиада», XX, 321.

⁹² Правда, Гомер заставляет иногда и богов закрываться облаком, но лишь в тех случаях, когда они хотят быть невидимыми другими богами. Так, например («Илиада», XIV, 282), когда Юнона и Сон отправляются на Иду, облеченные облаком, лукавая богиня чрезвычайно заботится о том, чтобы ее не увидела Венера, которая дала ей свой пояс в расчете на другое путешествие. В той же книге (ст. 333) Юпитер, жаждущий любви своей супруги, окружает себя и ее золотым облаком для того, чтобы победить ее

стыдливое сопротивление:

Что ж (и случиться то может), если какой избессмертныхНас, почивших, увидит...

Она боится быть увиденной не людьми, но богами. И если Гомер несколькими строками ниже заставляет Юпитера сказать:

Гера-супруга, ни бог (на меня положися),ни смертныйНас не увидит: такой над тобою кругомраспростру яОблак златый... —

то из этого не следует, что это облако должно скрыть их от глаз людей, но значит, что в этом облаке она будет столь же невидима для богов, как всегда для людей. Точно так же, когда Минерва надевает на себя Плутонов шлем («Илиада», V, 845) – что оказывает такое же действие, как окутывание облаком, – это делается не для того, чтобы быть невидимою троянцами, которые или не видят ее совсем, или видят в образе Сфенела, но для того, чтобы ее не мог узнать Марс.

⁹³ «Илиада», I, 44 – 53: «Картины, извлеченные из «Илиады», с. 70.

⁹⁴ «Илиада», IV, 1 – 4. «Картины, извлеченные из «Илиады», с. 30.

⁹⁵ «Картины, извлеченные из «Илиады», Предуведомление, с. V. «Все согласны в том, что чем больше поэма содержит картин и сцен, тем больше ее поэтические достоинства. Это соображение навело меня на мысль, что подсчет картин, которые содержатся в различных поэмах, может помочь определению сравнительных достоинств поэм и поэтов. Число и характер картин, предлагаемых нам этими великими поэмами, могут служить своего рода пробным камнем или, вернее, чувствительными весами, определяющими их достоинство и гений их творцов».

⁹⁶ То, что мы называем поэтическими картинами, древние называли фантазиями, как это можно видеть из Лонгина. А то, что мы называем в этих картинах иллюзией, у них называлось наглядностью. Поэтому-то кто-то из древних, как упоминает Плутарх (Моральные сочинения, т. II, изд. Г. Стефана, с. 1351), выразился так: «Поэтические фантазии по причине их наглядности суть грезы бодрствующего». Я бы очень хотел, чтобы новейшие руководства по поэтике пользовались этим названием и совершенно отказались от слова «картина». Они избавили бы нас этим от множества полуистин, главнейшим основанием которых является сходство произвольно избираемых наименований. Поэтические фантазии никто не стал бы ограничивать тесными рамками живописи; но как только мы стали называть фантазии поэтическими картинами, мы тем самым дали повод к заблуждениям.

⁹⁷ «Илиада», IV, 105 и сл.

Лук обнажил он лоснистый...Лук сей блестящий стрелец, натянувши искусно,изладил,К долу склонив...Пандар же крышу колчанную поднял и выволокстрелу,Новую стрелу, крылатую, черных страданийисточник.Скоро к тугой тетиве приспособил он горькуюстрелу...Разом повлек и пернатой ушки и воловую жилу;Жилу привлек до сосца и до лука железо пернатой;И едва круговидный огромный свой лук изогнул он,Рог заскрипел, тетива загудела, и прянула стрелкаОстроконечная, жадная в сонмы влететьсопротивных.

⁹⁸ «Илиада», V, 722 – 731.

⁹⁹ «Илиада», II, 43 – 47.

¹⁰⁰ «Илиада», II, 101 – 108.

¹⁰¹ «Илиада», I, 234 – 239.

¹⁰² «Илиада», IV, 105 – 111.

¹⁰³ См. «Альпы» г-на фон Галлера.

¹⁰⁴ Брейтингер. «Критическая поэтика», ч. II, с. 807,

¹⁰⁵ Вергилий. «Георгики», III, 51 и 79.

¹⁰⁶ Гораций. «Искусство поэзии», ст. 16.

¹⁰⁷ Поп. Пролог к сатирам, ст. 340 – 341;