Лапы волчьи, характер русский
Шрифт:
Играют либо просто так, либо на щелчке. Черепенников обычно проигрывает, и ему отвешивают очень громкие порции.
– Слышь, Иван, а ты часом не в попы готовишься?
– Почему это в попы? – бормочет Черепенников.
– Ходишь с такой гривой. Смотри, подпалят. В рамках борьбы с реакционным культом. Или ты хочешь художником стать? Они тоже такие носят.
Черепенников не отвечает. Он сопит, глядит на карты и снова проигрывает (к великому удовольствию Полкана и Балтика). В том, что Черепенникова щелкают, видится торжество справедливости. Так ему и надо.
Но все-таки люди ведут
Сыркину боцман велел навести порядок на кухне, а всю старую кашу отдать «псам-оболтусам». Когда боцман ушел, Сыркин смахнул крошки на пол, потом подумал – и стал смахивать их в большую миску. Туда же он бросил остатки горелого сала, еще какой-то мусор, вывалил сверху кашу и сунул это в сторону Полкана. Поглядев вокруг, Сыркин удалился.
Разумеется, ребята не притронулись к такой каше. Но дело в другом: они отчетливо слышали, как боцман велел помыть полы. А Сыркин не помыл, хотя обещал. Получается, он соврал. Врать определенно плохо. Но комсорг Костя, когда ему дали такое же задание, тоже обещал помыть и тоже ничего не мыл. А потом сказал, что помыл! Неправда возникает в обоих случаях, вообще она может появляться везде. Но зачем люди ее говорят?
Понятно, почему врут плохие. Но зачем хорошие люди поступают неправильно? Или они просто ошибаются, ведь ошибиться легко, когда еще не знаешь. Балтик и Полкан понимали, что они сами очень многого не знают, не умеют охотиться правильно, и поэтому они учатся. Но если взрослые делают ошибки – значит ли это, что они учатся тоже? То есть они взрослые, но в чем-то… не очень взрослые, и там, где они не взрослые, им надо учиться, чтоб не делать ошибок. А можно ли научиться делать все-все? Чтоб ни в чем больше не ошибаться. Но ведь можно не ошибаться, даже не умея делать все. Надо просто не делать того, где ошибаешься. Только как узнать, где ты можешь ошибиться?
Ребята вконец запутались. Все оказалось так сложно, что Балтик с Полканом решили пока не думать о подобных вещах. Они решили: пока не раздумывать помногу, а больше смотреть и слушать. Кроме того, необходимо слушаться, иначе веревка вконец доконает.
Исчезнет ли она когда-нибудь? Не исчезнет! Что надо сделать, чтоб она пропала? Враг на шее!
«Комсомолец» шел по курсу. В нужных местах делали короткие остановки. Полкан и Балтик рыскали за дичью, загоняли ее под ружья, и приходили в буйный восторг, когда видели: дичь пала. Цель достигнута! Добыта!
В океане эмоций слышны и разумные мысли:
«Мы можем – можем-можем-можем! Мы должны! Весь мир состоит целей, и нужно идти к ним. Надо лишь найти хорошую цель!»
Море не кончается. Совсем не часто видны новые берега, а между тем очень хочется!… Хочется охотиться, учиться; хочется жить. Все время хочется есть.
– Смотри как вымахали. Ты поаккуратнее с волками – советует Климчук Нестерову, когда тот играет с Балтиком и Полканом. – Впрочем, ружья-то у нас, а не у них…
Песца застрелили. Как и многих птиц на островах, а некоторых сбили прямо над морем (Нестеров показывал, как стрелять при качке). Ребята знают: если убили, то это смерть. А если рыбу поймали – ее не застрелили. Но для нее это тоже смерть. Но ведь все они – и рыбы, и птицы – просто цели.
По пути на юг «Комсомолец»
Полкан и Балтик принялись рвать навагу. Вокруг было множество колючих костей, они вредные, это ясно. Носы то и дело натыкались, и каждый раз приходилось их облизывать. Ребята глотали влажное мясо, ощущая огромное удовольствие; прежде им никогда не давали столько сырой дичи, а теперь они почти как взрослые. От наваги в животе началась активная борьба – наверное, это тоже по-взрослому. Ребята растянулись на досках. Борьба прошла, но не желание стать взрослыми.
Для этого надо много всего узнать и многому научиться. В кают-компании постоянно говорят об этом на политзанятиях.
Желание учиться овладело умами и разрослось невероятно. Балтик и Полкан были готовы учиться круглые сутки напролет. С огромным рвением они разучивали новые команды, отрабатывали старые – и наяву, и про себя (когда команды нет, но ты думаешь, как ее надо выполнять). Они уже явно различают разницу между «1» и «2», а также умеют отличать их от остальных чисел. Нестеров был в восторге. И, наверное, поэтому «Комсомолец» шел веселее, чем он шел в прошлом году при тех же усилиях.
Серые волны становились серебристо-серыми, голубыми, или даже золотистыми. В последние годы эти оттенки как будто пропали, а теперь – видны снова. Жить прекрасно, особенно в такой огромной стране, где можно столько всего сделать.
Комсорг Костя ведет политзанятия постоянно. Кстати, помимо политики, там обсуждаются самые разные темы: история, география, экономика, даже биология; очень часто говорят об искусстве, и особенно о литературе. Нестерову, например, нравятся Пушкин и Тютчев, а Костя просто обожает Есенина. Он читал есенинские стихи наизусть и из потрепанных тонких брошюр. И в стихах Есенин всегда был молодой. Костя с упоением декламирует:
– Гаснут зори, гаснут зори… Нерастраченного дня, Так постой на косогоре Королевой у плетня!
Балтик и Полкан все слушали. Они чутко воспринимали каждое слово, каждое осмысленное звучание; в день они узнавали десятки, даже сотни новых слов. Полкан запоминал многое, Балтик – практически все. Значение большинства слов было неизвестно, но ведь его надо найти, догадаться, понять – и в этом тоже была цель! Искать, анализировать, сопоставлять.
Иногда, услышав чью-то речь, ребята вдруг понимали смысл слов, которые до этого казались очень странными и таинственными. Теперь словно пелена слетела… понимать и находить – это просто потрясающе! Это очень интересно.
Балтик с Полканом думали очень много, незаметно для самих себя.
Слова передаются не только звучанием. Их фиксируют на бумаге с помощью черных значков, хорошо бы их тоже понять. Но пока это очень сложно.
Шхуна идет легко, и теперь далекие пути уж не кажутся такими далекими. Заметно потеплело. «Комсомолец» подходит к северному берегу Сахалина. Остров сейчас разделен; на горизонте бывают видны японские суда, о которых Климчук очень сильно высказывается. Он уверен, что все японцы – браконьеры.