Лапы волчьи, характер русский
Шрифт:
– На Командорах нет портов. А переждать такую погоду лучше все-таки не в море. Или я не прав?
Климчук пробубнил что-то.
Он сам затянул историю с доставкой брусьев, потом несколько раз придирался к качеству работ. Он не стал спорить, но говорить вслух слова согласия ему не хотелось. Ведь он знал, как вести себя, если корабль вдруг окажется под бурей. Конечно, сейчас буря холодная…
Расставаясь с Дальним Востоком, зима создала хороший буран. Миллиарды снежинок закружились в буйном танце, на бегу превращаясь в белые цветы, похожие на хризантемы. Цветам не было конца. Они росли, росли, множились, без листьев и стеблей, появлялись сразу готовыми. Очень скоро палуба, а за ней и вся шхуна потеряли свой цвет. Все теперь абсолютно
Сыркин безвылазно сидел в своем кубрике, и практически не выходил в кают-компанию. Если мимо пробирался Черепенников, Полкан с Балтиком начинали громко рычать, а стоило тому сказать что-то с «фа», как его сразу же облаивали. В звуке «фа» есть какой-то указатель на врага. Иначе почему катастро-фа? Это слово произносят с явной горечью или ожесточением, иногда – спокойно. Вероятно, «фа» не всегда враг. Поэтому когда Нестеров говорил «фа-ктически» или «про-фа-нация», ребята молчали.
Кают-компания активно обсуждала тему будущего капитализма, который, по словам Кости, летит к своему концу как фанера над Парижем. Опять «фа»! А еще есть «ка».
Ка-та-строфа. Ка-пита-лизм.
Балтик с Полканом все улавливают.
Лежа в сторонке, они чутко воспринимали каждое слово, чаще всего, не имея никакого понятия о том, что оно означает. А потом они вспоминали известные слова, которые поняли недавно, или которые слышали еще в старом доме, в избушке, где был дух природы и мамино тепло. Они уже тогда запомнили много слов. Тогда слова были просто звуки. Теперь же слова стали смыслом!
Балтик повернулся и зашептал Полкану на ухо что-то важное. Полкан согласно кивнул.
Этого никто в команде не видел. Обсуждали очень важные вещи, например индустриализацию или новую интервенцию. Нестеров рассказывал о Гражданской Войне. Он родился в Петербургской Губернии, и все детство провел на реках; но сильнее его влекло море. В 10 лет он увидел корабли Балтийской флотилии. С тех пор он мечтал стать моряком, чтоб служить именно на Балтийском Флоте. Началась война; в царскую армию его не взяли (его было мало лет), в морской кадетский корпус его не приняли бы тоже, поскольку не было связей и денег; и родители были недворяне. Сергея взяли уже в Красную Армию, но не во флот (корабли тогда оказались беспомощны); он отправился сперва на Север, потом – против Деникина, а уже после того, как белые не взяли Москву в 19-м году, начался долгий путь к Тихому Океану. Сергей участвовал в боях против Колчака, против Унгерна, который, как верили многие, продал душу и благодаря этому мог вызывать целые полчища восточных демонов. Иногда… в зареве пожаров, в потоке пыли было видно нечто, похожее на чертей. Но их тени отмелькали, а люди остались на земли. Самую большую опасность представляли именно они: «бывшие» (как тогда называли царских офицеров), казаки, безземельные, отчаявшиеся, авантюристы и настоящие уголовники сбивались в банды, которые орудовали по всему Дальнему Востоку, вплоть до берегов Аяна и Охотска. Но больше всего их было на юге, вдоль Амура и Приморья. Банды занимались грабежом открыто; они даже не стеснялись говорить о том, что воюют не против Советской Власти, а просто «хотят пожить». Самих себя они называли просто: «вольные люди», как в 17-м веке; некоторым из них население даже сочувствовало. В борьбе с красными отрядами банды старались придерживаться партизанской тактики: не вступая в открытый бой, они разузнавали через местных (подкупом или запугивая) о расположении основных сил и атаковали там, где было легче всего, где отряд был слабее, или находился в стороне от других отрядов. Иногда сведения давали даже те, кому красноармейцы оказывала помощь. Это не считали предательством. Ведь против советской власти тогда были настроены очень многие.
Иногда внезапный налет удавалось отбить. Иногда – бандиты убивали всех. Самого Сергея едва не задушили возле Благовещенска: их отряд остановился на дворе, и хозяин был очень добрый и веселый, с виду – просто зажиточный крестьянин, а оказалось – он бывший урядник. В темноте он искал командира; думая, что Сергей – командир, он навалился и стал страшно давить; но увидел, что папаха не та. Тут же начали стрелять, хозяин бежал, а Сергей никак не мог подняться. Его едва успели вытащить товарищи. Потом был бой, и некоторые из товарищей погибли.
В другом месте их отряд обнаружил целый батальон белых, а за ними – пепелище.
Сгорела вся деревня, которая до этого помогала красным.
– Они убили всех. И товарищей, и крестьян, и их детей. Всех собак перестреляли. Я знаю, кто навел белых – подкулачник, мелкий торгаш. Его почти прихватывали раньше, только ведь не было улик. Такой пройдошливый тип. Надо было его шлепнуть. Не успели.
– А белых – разбили?
– Да, но сколько наших пропало. А ведь это был лишь один случай, и далеко не самый масштабный. Всю деревню сожгли, и собак даже.
«Какие бывают злые люди!» – думал Балтик. Он с Полканом лежал под лавкой и боялся пошевелиться; и еще он боялся, что лампа погаснет. Ему казалось, если исчезнет свет, то сразу же из тьмы выскочат враги. В рассказе Нестерова многих слов он еще не знал, но понял основную суть, настроение того, что говорил капитан. Балтик не мог понять своих чувств; они сплелись в единый узел, в большой комок, где был и страх, и ненависть, и сострадание.
Буря прошла. Буран кончается.
Полкан и Балтик выскочили на палубу и скакали по прощальному снегу. Его заплатки лежат везде и текут. Нестеров опять заметил, что у Балтика очень белые ноги и грудь, почти без примесей серого. У Полкана больше буровато-серых тонов, но и у него ноги светлее туловища. Он ходит и гавкает по-деловому, как большой хозяин.
Балтик замер и глядит вдаль. С него хочется написать картину.
– Следы-то у них не собачьи! – заметил Климчук.
– Вот еще. А чьи?
– Знаю я, как собаки ходят. А у твоих и следы, и лапы… Здоровые будут.
– Кто, лапы?
– Все вместе. Деревенские щенки в это время недомерки. А эти – скоро будут как волки. Натворят еще чего-нить.
– Они умные. Балтфлот, ко мне! – Балтик подбегает и глядит на Нестерова. Команду «ко мне» они лишь недавно стали разучивать.
– Полкан! Пол-ка-ан! Иди сюда! Иди, я говорю!
Нестеров хватает его за хвост и тащит не стесняясь.
– Еще раз пройдем. Ко мне! Ко мне, ко мне. Да не туда! Надо понимать. Надо запоминать, что я говорю.
Понимать – Запоминать… Похожие слова. Но означают, кажется, не одно и то же?
– Все домой, домой. На место!
Ребята сами убегают с палубы.
На приколе «Комсомолец» стоял вплоть до последних чисел марта. К этому момент все готовы были идти в море на чем угодно.
– Наконец-то проведаем Командоры.
– Прямо к Берингу? – спросил боцман.
– Зайдем сперва на Топорков остров.
– А чего там такое? Разве что яйцами разжиться. Да, верно. Насчет яиц, это правильно. Люблю птичьи базары, потому что они бесплатные!
– Коммунизм. – сказал Нестеров. Боцман не понял.
– Так везде в природе. – Климчук опять не понял и пошел подгонять команду.
«Комсомолец» вырвался на простор. Он идет по океану, видит волны – то синие, то серые, иногда и вовсе бесцветные; но все вместе создает картину. В океане свое вдохновение. Он бывает часто злым, даже бесконечно жестоким, но при этом он часть природы. А она – прекрасна.