Ларец Самозванца
Шрифт:
Слева и справа от сотника загремели первые выстрелы – разумеется, неточные и, разумеется, добавившие суматохи в ряды голытьбы. Впрочем, несколько пистолей и пищалей они всё же разрядили в ответ... Всё, что успели. Потом лихая конница Кирилла – почти шесть десятков умелых рубак налетели и те из воров, кто не успел укрыться за стенами, покончили свои счёты с жизнью. Дальше было хуже...
Вырвавшиеся вперёд казаки атамана Дмитра не знали удержу – застоялись хлопцы без боя, давно не тупили сабель о чужие головы. Они первыми ворвались в ворота... и получили в упор залп из десятка пищалей. На них, яростно крича и размахивая самым разнообразным оружием, набросились разбойники. Коннице же нужен размах, конница не может сражаться, просто топочась на месте. Пехоте же куда как удобно разить конников, когда те – остановились, когда те – завязли. Под громкий мат-перемат, под яростные вопли атамана, казаки начали пятить коней к воротам. Они бы все полегли там, если б не стрельцы... Павло Громыхало, опытный вояка, времени зря не терял. Его «робята» птицами взлетели на стены и внезапной атакой, обнажив короткие сабли и, перехватив поудобнее бердыши, врубились во врага со всех сторон. Исход же боя был решён, когда к ним присоединились спешившиеся ратники самого Кирилла. Против двух неполных дюжин... уже и полутора... оказалось гораздо большее количество воинов. Разбойников просто покрошили. После первых, довольно тяжёлых потерь, которые понесли легкодоспешные казаки Дмитра Оленя, больше никто не погиб и даже ран особо тяжёлых не было. Враги же полегли все...
– Смотри-ка, сотник! – удивлённо воскликнул Павло. – Висельник...
Щуплое, но с отвислым пузом тело висело, подвешенное на вожжах у коновязи. Пальцы ног, вытянутые вниз, самыми кончиками касались земли... бедолага, наверное, пытался дотянуться до какой-то опоры. Синюшное лицо, высунутый язык, выпученные, полные слепого ужаса глаза...
– Жид! – мрачно сообщил Павло. – Не жалко... Хозяин, наверное!
– Нет, ну почему! – немедленно возмутился Дмитр. – Может, это был хороший жид!
– Шинкарь, да ещё жид, и – хороший?! – искренне изумился Павло. – Да где ж такого сыскать? Ты знаешь такого? Расскажи?
Дмитр, хлопец упрямый, думал долго и даже сумел привести пару примеров... стрельцом решительно отвергнутых. Их пререкания проходили на фоне вялой перестрелки с разбойниками, засевшими в шинке. Потому Кирилл, лишив себя несомненного удовольствия: установить истину – есть ли хорошие жиды, решительным хлопком ладони остановил препирательства на самой интересной части – когда оба схватились за сабли.
– Ну-ка! Думайте лучше, как нам внутрь попасть! Сдаётся мне, та дверь чуток попрочнее будет!
– Тю, попрочнее! – изумлённо присвистнул стрелец. – Да я вмиг её... прикажи, сотник!
– Приказываю! – поколебавшись больше для порядка, решительно сказал Кирилл. – Давай, Павло!
Подготовить гаковницу к выстрелу было делом недолгим. Четверти часа не прошло, как грянул выстрел, и двор заволокло очередным облаком едкого, непролазного дыма. Кирилл, впрочем, еле-еле успел собрать вокруг себя своих ратников. Им он доверил атаковать в первых рядах... Они и ринулись, пока дым не сошёл, и живые защитники не видели, куда стрелять...
Дверь была снесена. Меткий выстрел – а Павло не зря таскал за собой тяжёлую гаковницу, стрелять из неё явно умел совсем неплохо – снёс верхнюю часть и покосившаяся тяжёлая плаха из трёх сколоченных вместе досок навернулась внутрь. Хорошо бы – подумалось Кириллу на бегу – кого-нибудь ей ещё и придавило. Впрочем, это было бы уже слишком хорошо...
В самый последний момент, когда они уже взбегали по скрипучим, проседающим под весом настоящих мужчин ступенькам на крыльцо, его отпихнули, обогнав, сразу трое. Ну, двое – Шагин и Прокоп имели на это право, заботясь о господине и по долгу своему, не только по воле сердца. Но третий...
– Никита, назад! – рявкнул Кирилл и сделал это зря...
Уже стоя в дверях, мальчишка вздрогнул, запнулся и не успел увернуться. Две стрелы сразу пробили ему тегилей, глубоко засев в груди. Кирилл перепрыгивал уже через упавшее тело. Скорее всего, через мёртвое тело...
Никита косарь, младший сын кормилицы Кирилла, в силу своего возраста был им опекаем и любим. Семнадцатая весна только-только исполнилась ему, он был худ, и на костях ещё не наросло дурное, а кто-то говорил – доброе мясо, ещё не перевился он тугими жилами, а на руках с тонкими пальцами ещё не появилось характерных мозолей и шрамов. От меча, от щита, от копья, от скобы пищальной, от тетивы... Не успел! Он ещё ничего не успел, Никита, сын Митрохи Косаря, пошедший в свой первый поход...
Ярость захлестнула сотника, и он не просто ударил, врываясь в шинок – ударил жёстко и неотразимо. Сабля взвизгнула, разрывая медные кольца древнего, как сама Земля доспеха, а обладатель его закричал неожиданно тонким голоском, хватаясь за распоротый живот, из которого хлынули наружу кровь и кишки. Вот через него Кирилл перешагнул без тени сожаления. И тут же ударил вновь, разя наповал уже второго врага. Спину ему – как всегда – прикрывал оскалившийся в гримасе ярости Шагин. Крымчак тоже видел, как упал юнец, его крестник, он тоже больше не брал пленных...
Им совсем немного пришлось сражаться здесь в одиночку. Стрельцы и казаки, да и собственно ратники ударили через окна, полезли через дверь и немногочисленный, а вернее – меньший числом противник не устоял. Не мог устоять! С яростными криками они ворвались в главный зал, где стояли столы и горел очаг...
Разбойников здесь не было – видно, нашёлся умник, который понял, что этот зал им всё равно не удержал. Здесь вообще было всего четыре человека, все – мёртвые. Истерзанные. Не сразу даже понятно было, что – женщины...
Потом – разглядели. Сложно вообще-то не угадать было, кто, когда особенно присмотришься...
– Как же... зачем же они так! – сглотнув плотный глоток, тихо прошептал Прокоп, опуская саблю.
– Пленных не брать! – громко приказал Кирилл. – Всех – под корень, сволочей!
Его слова не встретили сопротивления...
11.
Взбежав по лестнице на последний поверх, под самый чердак, Прокоп на миг остановился – перевести дыхание – и тут же бросился вперёд. Присел – и сабля со свистом пронеслась в пяди от непокрытой головы ратника. Тут же он сам крутанулся, выбрасывая дорогой испанский клинок влево – сталь вошла в мягкое, раздался жалобный всхлип... Прокоп не пожалел и ничто не дрогнуло в его душе, даже когда он увидел, что перед ним лежит труп совсем ещё молодого разбойника. Ему вряд ли минуло двадцать лет, а если даже минуло – то ненамного. Мальчишка! Совсем мальчишка... Таким же был Никита. И чем перед этим мальчишкой, одним из воров, провинились женщины? Да в любом случае, если даже провинились, покарали их слишком жестоко. Нельзя так! Не по божески!
Спереди донёсся сабельный перезвон, и Прокоп поспешил туда. Как оказалось, он успел как раз вовремя. Впереди сразу трое разбойников – один из них отличался огромным ростом, наседали на атамана казаков, Дмитра. Удивительно, но для казака тот дрался слишком неумело, беря неумеренной храбростью и диким желанием. Сабля его визжала, словно от боли, ударяясь о вражеские сабли. Дважды Дмитр был близок к смерти... Но тут с одной стороны подоспел Прокоп, с другой набежали казаки и стрельцы... с врагами было покончено, и только огромный вор дрался, как проклятый, раскручивая дубину и кроша рёбра и челюсти как заведённый. В какой-то миг самые смелые отхлынули – перевести дух и задавить боль в рёбрах, и почти тут же кто-то, сумевший приглядеться, воскликнул изумлённо: