Ларочка
Шрифт:
– Там действует телеоператор, который говорит, что скоро на свете будет только телевидение. Ничего не будет, будет только телевидение. Так вот это списано с Плоскина.
Кудрявый друг кивнул с достоинством.
– Он считает, что пить вредно.
– Или пить, или жить, – улыбнулся друг.
И в этот момент наверху раздался взрыв храпа. Господи, подумала Лариса, но выражение лица осталось невозмутимым. Руля посмотрел на нее бешеным глазом. Он не успел спросить, кто это. По ступенькам со второго этажа начал спускаться Маркс, расчесывая живот в развале потной рубахи. Он шел не один, со своей кружкой, на зов открытой бутылки. Подойдя к Руле, протянул кружку вперед и сказал:
– Выпьем с гоем.
Потом все разъяснилось. Они были знакомы. Маркс иногда пользовался услугами Рули как поставщика западных вещей, к тому же был хорошим знакомым хозяина мастерской.
– Выгоняет? Рыба?! – восхищенно возмутился Маркс. – Дай две копейки.
Две копейки нашлись у Энгельса, тоже спустившегося со второго этажа. Лариса встретилась с ним взглядом, и почему-то именно перед ним ей стало стыдно. Сын космонавта не вызывал в ней никакого смущения. Как будто все, что у нее с ним было, случилось очень давно или очень далеко, например на орбите.
Маркс, или Пит, как его предпочитал называть Руля, отправился к ближайшему автомату на Сретенку.
Все молчали, не глядя друг на друга. Только Плоскин продолжал разговор, начатый, видимо, еще до появления в мастерской:
– Так вот, мы можем все поменять. Взять любой старый фильм, записать его в компьютер, так называется эта штука, или ЭВМ, как у нас говорят. Только у нас уровень пещерный, а они на Западе продвинулись. Так вот, записать весь фильм, любой, и все переделать.
– Что переделать? – угрюмо спросил Руля.
– Да что угодно, Руля, ну хоть «Белое солнце пустыни».
– Зачем? – спросил Энгельс.
– Ну, как зачем, я же объяснял – надоедает смотреть по сто раз одно и то же, как космонавты на Байконуре. Огромный простор для творчества. Берем «Кавказскую пленницу» и, например, товарища Саахова и женим на комсомолке, спортсменке, красотке. Вместо суда в конце – ЗАГС, понимаешь?
– Красавице, – сказала Лариса.
– Да, да, а красноармеец Сухов увлекается гаремом Абдуллы всерьез. Поселяется в доме Верещагина, его жены собирают добро с баркаса, выброшенное на берег штормом, а? Живут в свое удовольствие. А жену Верещагина и жену Сухова из деревни – в дом престарелых.
– Чушь какая-то, – зевнул Рауль, – кино уже снято, как его можно переделать?
Плоскин азартно захохотал:
– Ну я ж тебе целый час талдычу, Руля. Кибернетика, ЭВМ, компьютер, как они говорят.
– Компьютер? – переспросила Лариса. – Какое-то наглое слово.
– Английский язык вообще наглый, язык победителей. А изобретение в том, что все изображение разлагается на мельчайшие цифры, и потом их можно складывать как тебе угодно.
– Это мы – народ-победитель, – сказала Лариса, глядя на кудряша очень строго.
– Да, да. Это возникающий бизнес, вот что главное понять. Можно будет вмешаться в любую картину. Можно, чтобы в «Бриллиантовой руке» Никулин успел переспать с Еленой Сергеевной до того, как ввалится Мордюкова с несчастной супругой, а?
Глаза Плоскина сверкали. Руля скучающе зевал.
– А можно, чтобы Чапаев не утонул, выплыл? – спросила Лариса.
Плоскин просто махнул рукой в знак согласия – мол, можно.
– А в чем бизнес? – спросил Рауль.
– Вот, я знал, что среагируешь, Руля.
– Ну, так в чем?
– А сценарии?! Сейчас эта электроника страшно дорогая и по карману только здоровенным киностудиям, а там еще не просекли всех возможностей. Надо все запатентовать, составить банк сценарных предложений, и лет через пять озолотимся.
– А зачем Голливуду «Бриллиантовая рука»?
– А мы будем корежить «Встречу на Эльбе», например.
– То есть встреча не состоится?
– Критиковать всегда легче.
– Наши пойдут до французского Бреста, а американцы – до белорусского? – спросила Лариса.
Плоскин скорчил брезгливую рожу:
– Темный ты человек, Руля.
Рауль зевнул и допил вино прямо из горлышка:
– Торгуй лучше тем, чем торгуешь, сценарист. Пойдем.
И тут явился ошарашенный Пит и объявил, что Рыба – подлец. Не разрешает остаться здесь даже на ночь.
– Говорит, позвонил в ментовку.
Руля встал. Плоскин тоже встал. Ему было неинтересно. К себе позвать он не мог. Он жил с мамой в однокомнатной квартире. Меньше, чем он, был обязан думать о ночлеге для несчастной пары только Энгельс. У него и у Пита были прекрасные квартиры, и дачи в придачу, но он справедливо полагал, что укол совести должен был испытывать не он, а куда более бородатый друг. Лариса смотрела на Рулю, она была уверена, что он сломается. Побежит проситься к мамочке. Наступает зимний вечер, откуда-то плывет страшная рыба в сопровождении милиционеров. А, вдруг подумала она, не убежит ли он под крыло мамаши один, без нее? Не-ет, все же маловероятно.
Она видела, что фарцовщик мучается, и ей это было приятно. Мужчина должен хоть иногда быть мужчиной не только в постели. Решай, гаденыш, что-нибудь решай!
– Ладно, – закричал Пит, – поехали!
«Компьютер» в голове Ларисы бешено заработал. Что же это получается? Куда она едет – не так интересно. А вот с кем? Самое интересное, что она не чувствовала себя ни виноватой перед фарцовщиком, ни благодарной сыну космонавта.
Оказалось, что Пит хочет оказать услугу не только Ларисе, но Ларисе вместе с ее хахалем. Она посмотрела на Пита иронически и тоже мысленно назвала про себя гаденышем. Помогая им как паре, он снимал с себя всякую ответственность за тот бурный брудершафт на втором этаже.
Больше всех, как ни странно, обрадовался Плоскин, ему хотелось докончить интересный разговор.
24
Оказалось, что ехать надо за пределы Москвы.
– Малаховка, – махнул беззаботной рукой Питирим, когда маленькая толпа выкатилась из промерзшей электрички на завьюженную платформу.
Редкие железнодорожные огни разрозненно боролись с всесильной загородной тьмой. Угадывались ряды погребенных под снегом домов, кроме того, заборы и собаки. И все. В общем, Малаховка.