Льды уходят в океан
Шрифт:
— Чего? — Езерский, плохо соображая, поближе придвинулся к Думину. — О чем это ты?
— О чем? О том же. Надо, говорю, все учитывать и все понимать. Ёжели, скажем, бросить собаке жирную кость, может она пробежать мимо? Ясно, нет. Иначе она не будет собакой. А теперь другой пример: ежели, скажем, помахать перед Харитоном полсотней рублей — поползет он за ними на брюхе? Ясно, поползет. Иначе он не будет Харитоном. За полсотни рублей он и маму свою родную продаст, не то что рабочую честь. А ежели, к примеру, посулить ему тыщу — «он и об отце своем родном забудет, который за Советскую власть погиб. Ничего не поделаешь, такая у этого человека психология. И надо это учитывать. А то напали на беззащитного человека, затуркали, до слез вон довели... Вот так... Спасибо за внимание, господа, как любил говорить один товарищ, я кончил...
— Дурак! — бросил Езерский. — Форменный дурак! Раскривлялся Тут, как обезьяна на сцене. — И к Смайдову: — А вы чего, Петр Константинович, не одергиваете таких балабонов? Человека оскорбляют, а вы молчите. Попартийному это?
— Вы же сами требовали выслушать мнение своих товарищей, Езерский, — ответил Смайдов. — Зачем же обижаться?
Он еле сдерживался, чтобы не рассмеяться. И подумал: «Даже если бы я задался целью подготовить сварщиков к таким убийственным выступлениям, вряд ли получилось бы лучше. И, пожалуй, ничего от себя добавлять не надо. Жаль только, что здесь не было Лютикова. Рассказать ему обо всем — усомнится. Сгущаете, скажет... А Талалин молодец, хороший дал настрой...»
Борисов, в противоположность Смайдову, сидел мрачный, даже злой. «Езерского, — думал он, — отутюжили на высшем уровне. Этот Талалин знает, что делает, Смайдов не ошибся в нем. И вообще у Смайдова настоящее партийное чутье, он видит дальше, чем я, от этого никуда не уйдешь... Но как же теперь с Езерским? Точнее, с Лютиковым? Что я ему теперь скажу?»
Борисов еще не показывал Смайдову характеристику на Езерского, но она уже была отпечатана и лежала у него в столе. «Отличный сварщик, мастер высокого класса, Езерский пользуется заслуженным авторитетом среди своих товарищей...» Черт возьми, не хотел бы сам Борисов пользоваться таким «заслуженным авторитетом», нет, не хотел бы! «Должны мы учитывать любовь человека ползать на брюхе или не должны?»
Борисов сказал:
— Мне кажется, Петр Константинович, что замечания членов бригады окажутся не лишними, когда мы будем решать вопрос об Езерском.
— Конечно, — ответил Смайдов. — Хотелось бы, правда, чтобы сам Езерский оценил их по достоинству...
ГЛАВА IX
1
Степа Ваненга взглянул на часы, недовольно проворчал:
— Бегает, бегает, как худой волк. Ночь кругом, кто умный — спит давно, а Марк Талалин ноги изнашивает. Ты куда так поздно ходил, однако? К Людке?
Марк не ответил. Будто не у него это спрашивали. Но внутренне насторожился, как человек, который ожидает удара и готов или отвести этот удар от себя, или ответить тем же.
Тон, каким Ваненга задал вопрос, говорил о многом. Степа никак не мог простить Марку и Людмиле их любовь, он считал ее нечестной и нечистой. И не хотел этого скрывать. Если Марка он еще пытался как-то оправдать («Марк Талалин был тогда один, — думал Степа, — ему трудно было жить, и он никого, по сути, не обманывал»), то к Людмиле у него сложилось определенное отношение. Зачем она ушла от Сани Кердыша? Марк славный человек, ничего не скажешь, а Саня разве не славный человек? Чем он хуже Марка, однако? Ничем не хуже! Марк мог найти себе другую девушку, их вон как много везде, а Саня разве теперь найдет? Ему теперь никто не нужен, Сане-то. Шибко душа у него болит, чтобы искать другую... Кто виноват во всем этом? Марк Талалин маленько виноват, а больше — Людка Хрисанова. Не нужно ей было идти к Марку. Да и Марк не должен был идти к Людке. Он, Степа, не пошел бы. Разве свое горе другому человеку отдавать можно?..
Марк продолжал молчать, и тогда Степа сказал:
— К Людке теперь можно ходить. Почему нельзя? Саня опять в море пошел, ничего не узнает. Совсем ничего. Нет его, Сани-то...
— А мы не таимся! — крикнул Марк. — Мы не воры, чтоб от кого-то прятаться! Ясно?
— Куда как не ясно! — ухмыльнулся Степа. — Какойто злой человек сказал: «С глаз долой — из сердца вон». Это про вас, Марк Талалин. Про тебя и про Людку.
Марк встал, подошел к Степану, положил руки на его плечи.
— Слушай, Степа, прошу тебя, как друга, — не трогай нас с Людмилой. Очень прошу. Нам и так несладко, а ты...
— Почему вам несладко? — сказал Ваненга. — Это Сане несладко, а вам чего? Скоро, поди, спать с Людкой будете, за Саниной-то спиной...
Марк притянул Степу, горячо, по-бешеному, задышал ему в лицо.
— Ты... Ты... Думаешь, о чем болтаешь?
— Убери руки, однако, — спокойно сказал Степа. — Людку тряси так, а я не Людка. Султан какой... Когда Марина Санина ушла от тебя — хорошо было? «Был друг, и нет теперь друга...» Вот ты как тогда говорил. Не забыл ли?
Марк в изнеможении опустил руки, подошел к своей кровати, сел. И, не глядя на Степу, глухо бросил:
— А я-то думал, что ты настоящий товарищ, Степан Ваненга. Думал, что ты человек...
Марк и сам не знал, злится он на Степу или ему уже безразлично, о чем тот говорит. Короткая вспышка гнева потухла так же внезапно, как и возникла, остался только горький осадок. И сожаление, что вот и еще один человек не захотел понять его, не захотел увидеть того, чем он сейчас живет... И это как раз тогда, когда ему, Марку, показалось, что он наконец нашел свое настоящее счастье и жизнь теперь сделает крутой поворот к лучшему.
Разве он мало ждал этого дня? Или ему действительно заказана дорога к счастью?..
«Уйду, — решил Марк. — Уйду куда-нибудь, чтобы больше ничего не слышать. Пускай Ваненга сам тут разбирает по косточкам Марка Талалина и Людмилу, а с меня хватит. К черту все, не хочу больше. Довольно».
Он опустился на корточки, выдвинул из-под кровати чемодан, открыл его. И вдруг вспомнил: вот точно так же на Шпицбергене он собирался уходить из промысловой избушки, когда Беседин сказал: «Тесно нам тут с тобой...» Теперь ему тесно стало со Степаном. Может быть, ему со всеми тесно? Не так он, наверное, живет, как надо?
«А как же жить иначе? — подумал Марк, засовывая в чемодан свои вещички. — Что делать, чтобы все было правильно?»
— Ты чего это задумал, Марк Талалин? — встревоженно спросил Степа. — Ты куда пойти собрался?
— К чертям пойти собрался! — крикнул Марк. — К чертям, ясно? Там мне легче будет. Там никто н-не станет издеваться надо мной.
— А тут кто над тобой издевается? — Степа подошел к нему, тоже присел на корточки над чемоданом. — Я издеваюсь?
— Уйди, — сказал Марк. — Не мешай.