Льды уходят в океан
Шрифт:
— А чего — один? Вдвоем веселее. По Байкину тоже бригада не заплачет. Спокойнее будет...
— Спокойнее? — тихо спросил Смайдов, вставая. — Спокойнее, говоришь?
— Конечно, — ответил Харитон. — Пускай топают.
— Ты уж очень часто за всю бригаду говоришь, Езерский, — сказал Петр Константинович. — Уверен, что все думают, как ты?
— Уверен. Я, товарищ парторг, слов на ветер не бросаю.
Смайдов вплотную подошел к Харитону, сказал:
— Ну и штучка ты, Езерский. Смотрю на тебя и думаю: ты вроде как человек с другой планеты, где только зарождается жизнь. Как одноклеточное. Какому богу ты поклоняешься, Харитон? Только вот этому! — Смайдов опустил руку в карман, извлек из него несколько монеток и подбросил на ладони. — Только вот этому богу. На все остальное тебе наплевать. И на рабочую гордость, и на честь, и на дружбу. Распинаешься, передовика из себя строишь. А самой простой вещи понять не можешь: коммунизм должен строиться чистыми руками.
— Не такими, как вот эти? — Езерский протянул свои руки со следами ссадин, въевшейся в ладони окалины, со шрамами от ожогов. — Не такими, как вот эти? — хрипло повторил он. — Может, в лайковых перчаточках коммунизм строят? Да я этими руками не меньше тыщи шпангоутов сварил. Я ими полсотни кораблей от кладбища спас... И вы меня не хайте, товарищ парторг... Честно скажу: прилетим в порт — жалобу подам...
— Не пугай, Езерский, — бросил Петр Константинович. — Лучше подумай, о чем я тебе сказал.
— А вообще-то Харитон прав, — нарочито внимательно рассматривая свои ладони, проговорил Беседин. — Обзывать рабочего человека никому не дозволено. И говорить, что не такими руками коммунизм строится, — это тоже неправильно. У настоящих сварщиков руки беленькими не бывают. Вот так-то... Сейчас скажу одно: прилетим домой — там во всем разберемся.
— Зачем же там? Мы и тут во всем разберемся, Беседин, — сказал Смайдов. — И запомни: никто никуда перебираться не будет. Во-первых, потому, что на корабле и без нас не очень просторно. А во-вторых, — и это главное, товарищ бригадир, — в этой избушке не так уж тесно, как вам с Езерским кажется. А теперь давайте-ка кое в чем разберемся... В прошлом году мне довелось побывать на одной английской судоверфи... Садись, Езерский, послушай, это и тебя касается... Познакомили меня там с известным сварщиком Артуром Прайтом. Парню, наверно, лет двадцать пять, рослый такой, голубоглазый, шевелюра, как у нашего Андреича, — золото высшей пробы. Красавец парень. Я смотрел, как он работает. Огонь! Ни одного лишнего движения, все рассчитано, все продумано, в общем — профессор. Рассказывали, что и прадед его, и дед, и отец — все были потомственными докерами: плотниками, клепальщиками, сварщиками. Целое поколение докеров. Но Артур Прайт затмил всех. Самая тонкая работа, самый срочный заказ — Артуру Прайту. Сорок — пятьдесят часов просидеть с электродом в трюме для Прайта ничего не значит. Стожильный человек. Фирма — хозяева судоверфи — выпустила открытку, на которой изображен сварщик. Я ее вам потом покажу. Тираж открытки — десять тысяч. А ее раскупили за три дня. Покупали в основном рабочие: здорово ведь, черт возьми, своего трудового человека увидеть на открытке, будто это известный артист.
Артур Прайт, узнав, что я из Советского Союза, пригласил меня в гости и показал подарки, которые тричетыре раза в год получает от фирмы. Целая куча подарков. Серебряный портсигар с монограммой, пластмассовый теплоход-лайнер, часы с гравировкой, миниатюрный магнитофон... Беря в руки то одну вещичку, то другую, Прайт рассказывал:
— Это — за «Королеву Елизавету». Лайнер неудачно причалил и помял нос. Работы было на неделю — я сделал за трое суток. Не спал и почти не ел: «Королеве» надо было уходить в рейс по расписанию, иначе компания терпела убытки... Это — за танкер «Георг», у него дала течь подводная кормовая часть. Варил под водой, потом полмесяца лежал в больнице — что-то с легкими... А эту штуку подарил сам директор фирмы: я со своим приятелем работал на его личной яхте. Мы знали: директор через пару дней должен был выйти на своей яхте в море, разослал приглашения, а тут какой-то балбес катером пропорол ей бок. Сорок восемь часов мы с приятелем не смыкали глаз...
— Ты любишь свою работу? — спросил я Прайта.
Он взглянул на меня с откровенным удивлением.
Даже чуть-чуть растерялся, настолько странным для него показался мой вопрос. Потом воскликнул:
— Черт меня подери, я, кажется, никогда об этом не думал! Люблю ли я свою работу? Пожалуй, да, потому что она позволяет мне надеяться на лучшее будущее. А вообще, вряд ли можно найти человека, которому нравилось бы сидеть по сорок часов кряду с электродом в руках. Деньги — вот что главное. Деньги! Через пару лет у меня будет достаточно капитала, чтобы осуществить свою давнюю мечту: тут же, рядом с доками, я открою небольшой бар. Виски, пиво, легкая закуска... Маленький бизнес! Но сейчас... Сейчас я должен выжать из себя все...
Смайдов помолчал, по привычке поглаживая искусственные пальцы протеза, потом взглянул на Езерского и спросил:
— Теперь скажи мне, Езерский: какая разница между тобой, советским человеком, и Артуром Прайтом, который мечтает стать хозяином пивного бара? Есть между вами разница? И он, и ты — оба вы работаете только ради денег... Ну, говори, Харитон, мы послушаем.
Беседин фыркнул.
— По-вашему, что ж, Харитон — капиталист? Что-то вы загинаете, товарищ парторг.
— А Прайт тоже не капиталист, — улыбнулся Петр Константинович. — И вряд ли им станет. Даже если ему удастся открыть свою пивнушку, он долго с ней не протянет. Акулы покрупнее сожрут его вместе с этой пивнушкой... Так как же, Езерский? Или ты ответишь, товарищ бригадир?
— За двоих, — усмехнулся Байкин. — Стимул у них обоих одинаковый.
Смайдов подумал, что Илья сейчас взорвется. Он видел, как вздулись его желваки, с какой нёнавистью он посмотрел на Костю. Но, к удивлению Смайдова, бригадир сумел подавить в себе вспышку ярости. Он вдруг спросил:
— Вы получаете зарплату, товарищ парторг? Или работаете на общественных началах?
Петр Константинович ответил, не задумываясь:
— Зарплату я получаю, но работаю не за деньги. Я просто не могу не работать.
— Не верю! — Беседин взмахнуд рукой, повторил: — Не верю! Если бы вы ни в чем не нуждались — сидели бы целыми днями с удочкой или грелись у печки. И Байкин сидел бы, дай ему сейчас пенсию полторы-две сотни. Может, скажете, вот этот товарищ, — Илья презрительно кивнул в сторону Марка, — прилетел бы сюда вкалывать, если бы у него миллион был?
— Прилетел бы, — спокойно сказал Марк. — А по-твоему, Илья Семеныч, и по Езерскому, выходит, что при коммунизме и работать будет некому? Всего ведь в достатке будет, по потребности. Зачем утруждать себя? Так?
— Тоже мне, агитатор! — бросил Харитон. — «По потребности!» Ты мне сперва дай это, по потребности...
— Сейчас принесу, — сказал Байкин. — Посиди минутку...
Андреич и Думин засмеялись. Димка Баклан добавил:
— Быстрей, Костя. Как выйдешь — направо за угол. Там выдают. Прихвати и на мою Долю. Чтоб не раскисло — в целлофан заверни.
— Хи-хи да ха-ха, — сказал Харитон. — Христосики собрались. Как получка — каждый карман шире расставляет, а тут... Чего хихикать? Мы что с Ильей Семенычем — не по закону? Не по закону, а? Грабим кого? Материальная заинтересованность — это не стимул! Слыхали такое? А об чем же дебаты? Языками потрепаться? Идейными себя выставлять? Ну и пошло оно тогда все к черту. Завтра работаю шесть часов — и точка! Ясно, товарищ парторг? Пускай многоклеточные задарма вкалывают...
— И пускай советский корабль на дно идет, — сказал Петр Константинович. — Какое до этого дело Езерскому?! Так, Езерский?
Харитон промолчал.
— Никто твоих прав ущемлять не собирается, — проговорил парторг. — Речь идет не об этом. Речь идет о том, что надо быть настоящим человеком. Советским человеком, понимаешь?
— Понимаю. Завтра работаю шесть часов. По закону. По советскому закону. Кто хочет работать не по закону — пожалуйста. Не возражаю.
— Ты будешь работать, как все, — спокойно сказал Смайдов. — Бригада тебе не позволит здесь увиливать.