Льды уходят в океан
Шрифт:
— Нет, — сказала Марина.
— Был такой поручик, человек, которого не было. Кати тоже нет.
— Как нет?! — удивилась Марина,
— Мы ее просто выдумали для того, чтобы легче было вытащить тебя из ресторана. Понимаешь? — Она продолжала улыбаться, но смотрела на Марину настороженно: обидится, нет?
Марина весело рассмеялась.
— Ну и ну! Дипломатки! Дипломатический корпус ее величества!
Вечером, оставшись одна, Марина долго думала над этим, казалось бы, незначительным эпизодом. Что заставило Людмилу вмешаться в ее личную жизнь? Они, по сути, были чужими людьми, их ничто до этого не связывало. Может быть, Людмиле, как бригадиру, действительно нужна была сварщица? Нет, бригада вполне обошлась бы и без нее, дело было не в этом. Видимо, более высокие чувства руководили Людмилой и ее подругами, когда они протягивали Марине руку.
Анна удивлялась: отчего Марина стала совсем непохожей на ту Марину, какой Анна привыкла ее всегда видеть?
Еще две недели назад между сестрами часто возникали перепалки. Марина, приходя с работы, обычно прямо в платье валилась на кровать и подолгу лежала, уставившись в потолок, ни о чем не говоря, ничего не делая. «Ты хотя бы переоделась, — ворчала Анна, — хотя бы волосы привела в порядок. Разлохматилась, раскисла, тошно смотреть». — «А ты не смотри», — безразлично отвечала Марина. «Ты же опустилась. Неужели тебе самой не противно?» — «Все противно, — вздыхала Марина. — И твое ворчанье противно... Оставь меня в покое».
И вдруг такая перемена...
На туалетном столике Марины появилась косметика, гардероб пополнился новыми платьями, модельными туфлями и модной шляпкой, отороченной мехом. По утрам Марина бежала в ванную и долго плескалась там. Разрумянившаяся, она метеором врывалась в кухню, дурашливо кричала: «Ух, шибко здорово, однако!» — Ей очень нравилась манера ее нового приятеля Степы Ваненги.
«Что с ней произошло?» — думала Анна. И неожиданно для самой себя вдруг почувствовала: маленькой змейкой вползает в душу зависть, копошится там, с каждым днем жалит все больнее.
Вначале ей трудно было объяснить самой себе, чему она завидует. По натуре своей Анна была проще Марины. У нее никогда не возникало желания покопаться в самой себе, посмотреть на себя со стороны, спросить у себя: «Как и чем ты живешь, Анна?» А если в редких случаях она и спрашивала себя об этом, то, не задумываясь, отвечала: «Живу, как все. Звезд с неба не хватаю, не нужны они мне, и не кручинюсь. Дай только бог, чтоб хуже не было».
Ей всегда казалось, что жизнью своей она может быть довольна. Нет взлетов, нет ярких вспышек, которые могли бы зажечь, осветить изнутри и навсегда запомниться. Ну и что ж? Прожил ведь старик Пашецкий долгую жизнь, у него тоже не было взлетов, а он говорит: «Я простой человек, мне не поставят памятника, но след на земле я оставлю... Какой? Все, кто меня знал, скажут: это был честный человек...» Точно так же думала о себе и Анна.
Когда Анна видела, как мечется ее двоюродная сестра, как неустроена ее жизнь, она, помимо своей воли, испытывала что-то похожее на радость за себя. Нет, она не злорадствовала, ей было искренне жаль Марину, но все же она не могла избавиться от мысли, которой сама стыдилась: «У меня все по-другому. Я сумела устроить свою жизнь, я ни о чем не жалею и ничего другого искать не хочу. Мне хорошо...»
Может быть, если бы Анна не видела всего, что происходило в эти дни с ее сестрой, она так никогда бы и не поняла, что в ее жизни все-таки чего-то не хватало, и все время она старалась, тоже помимо своей воли, обманывать себя, прячась за построенный ею самой барьер из непрочного материала: «Мне хорошо».
Анна не любила, когда нарушали ее покой, не прощала тому, кто выводил ее из равновесия. Но теперь это случилось. Она словно потеряла почву под ногами, ее словно силой заставили посмотреть на вещи, видеть которые она не хотела. «Я эгоистка, — размышляла она. — Вместо того чтобы радоваться за Марину, начинаю завидовать».
Марине она завидовала, а на Людмилу Хрисанову обозлилась так, будто та была ее кровным врагом. «Какого черта она лезет не в свои дела? Кто ей дал право вмешиваться в личную жизнь человека!»
— Что-нибудь случилось, Анна? Почему ты такая? — спрашивала Марина сестру.
— Какая?
— Как будто ты чем-то недовольна. И не только сейчас, а вообще... Если я в этом виновата, скажи.
— А ты станешь меня слушать? — В ее голосе явно звучали язвительные нотки. — Мы ведь теперь разные с тобой: я по-прежнему угодничаю, а ты... Тебя и не узнать теперь. Ни дать ни взять — вторая «королева» объявилась. Короны только не хватает...
Марина просила:
— Не надо так, Анка.
Анна подошла к окну, потерлась лбом о стекло, поглядела на заснеженную реку и, повернувшись к Марине, негромко спросила:
— Ты что, с рестораном совсем покончила? Не вернешься?
— Не вернусь Никогда не вернусь.
— Ну что ж, тебе виднее. Только, если решишь назад пятиться, на меня не рассчитывай. Ясно? — И, не сказав больше ни слова, вышла из комнаты.
Марина вздохнула:
— Вот так всегда: радости без печали, видно, не бывает.
ГЛАВА X
1
После того вечера, когда в ресторане праздновали день рождения Степы Ваненги, Людмила стала частым гостем в общежитии. Она теперь приходила сюда, как домой. Наводила порядок в комнате, кипятила чай и, накрыв на стол, приглашала:
— Прошу, товарищи докеры!
Для Сани такие вечера были верхом блаженства. В том, что Людмила испытывает к нему особенные чувства, Кердыш не сомневался. А теплое, дружеское отношение Людмилы к его товарищам только радовало Саню. Когда он смотрел на Степана и Людмилу, у него невольно возникала мысль, что они похожи на брата и сестру — так много было общего в их характерах. Честность, прямота, душевная расположенность к людям — эти качества как бы роднили их.
С Марком было немного не так. Нет, Саня не мог сказать, что Людмила относится к Марку холоднее, чем к Степану. Но иногда ему казалось, что она старается сдерживать свои чувства. «Наверно, в этом виноват сам
Марк, — думал Саня. — Трудно ему, что ли, быть с Людмилой попроще и не замыкаться в себе, как улитка?..»
Все же он как-то спросил у Людмилы:
— Почему ты с Марком не такая, как со Степой?
— Что ты имеешь в виду? — Людмилу, кажется, встревожил его вопрос.
— С Марком ты намного сдержаннее. Ты его плохо знаешь. Это такая чистая душа, каких поискать. Правда, он больше в себе, но это не его вина.