Лебединая песня: Несобранное и неизданное

Голохвастов Георгий

ЭПИЛОГ

I

Но нет… Вновь новый сон… Нет больше отраженья Нарцисса на воде: он – призрак… И быстра В нем смена страшных тайн… Пронзающе-остра Истома двух смертей в огне уничтоженья. И упоителен восторг преображенья, Когда восходят вновь, как феникс, из костра Она – сестра-Нарцисс и он – Нарцисс-сестра В единстве двойственном к зениту достиженья. Прекрасно-девственны, желанья не тая, Как новобрачные, слились они, любя… «Сестра, тебя в себе навек я обессмерчу. Гляжу в свое лицо: оно – твое… Ты – я… Тирезий, смерти нет!..» И вихрь, подобный смерчу, Умчал Нарцисса в явь двойного бытия.

II

Он дева-юноша, с глазами как сапфир… Он целый мир вместил в себе самом, как в мире… В нем двух естеств союз – в гармонии и мире, В

нем страсти царственной неистощим потир. И, как хрусталь сквозной, вокруг него эфир. Куда ни взглянет он – как в зеркале, в эфире Родятся от него, как вздохи струн на лире, Ему подобные: в единстве двух – весь мир. Он — и отец, и мать рожденных без зачатья, Он – мир, творец миров, свободных от проклятья, Он – путь и цель… Он – жизнь, бессмертия залог. И всеблаженство в нем – не внешность восприятья, А основная суть его души. – «Я – бог!..» И вечность приняла его в свои объятья.

ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ.

Соната умирания

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

А. С. Пушкин

I

1. Иду я по узкой тропинке неверной, Нащупанной опытом долгих веков В отверженной Богом трясине безмерной Зловещих сыпучих, зыбучих песков. 2. За ними, как марево, где-то далеко Неясно темнеет чуть видимый лес… Ни ветра… Ни тени… А солнце высоко В безоблачной сини далеких небес. 3. Тропинкой опасной, извилисто-ломкой, Идет предо мною монах-проводник, Высокий, сутулый, с дорожной котомкой И с посохом странника… Верно – старик. 4. Неведом мне спутник. Не вижу лица я: На ощупь, назад не взглянув ни на миг, Идет он, как призрак, чуть слышно бряцая В затишьи железом тяжелых вериг. 5. Меня по извивам дорожки неверной Ведет он, весь черный на белом песке… И бедное сердце мое суеверно Томится и ноет в неясной тоске. 6. А воздух полдневный недвижим. Мне душно Мне тяжко… И в жарком затишьи песка Иду я в молчаньи, ступая послушно Незримой стезей по следам старика.

II

7. Я в мыслях растерян. О, как непонятно!.. Какая судьба нас свела, что вдвоем Песчаною ширью… всё вглубь… безвозвратно Опасной тропинкой мы вместе идем? 8. Куда? И зачем?.. Что я бросил… там… сзади?.. И если о прошлом терзает тоска, Тогда для чего я по мертвенной глади, Как пленник, иду по следам старика?.. 9. Пошел я в дорогу своей ли охотой? Иль странствую волей чужою гоним? Иль этот молчащий неведомый Кто-то Сманил и увлек, что иду я за ним? 10. Что там – за лесами? Чьи очи украдкой, Как светоч призывный, горят впереди?.. Но тишь притаилась и дышит загадкой… И сердце безвольно тоскует в груди. 11. А вкруг нас песок, лицемерно-пушистый, Предательски-ласковый, мягко простер, Как рытного бархата ворс золотистый, Наглаженный ветром бескрайный ковер. 12. Ни звука в обманчивой зыбкой трясине… Мучительно давит молчания гнет… Как дальнее небо безжизненно сине! Как гневное солнце томительно жжет!

III

13. Но… вдруг… словно проблеск в чаду наважденья… Забрезжила память, минувшего страж, И ожили в сердце былые виденья, Как в мертвой пустыне расцветший мираж. 14. Картины мгновенны… И призраки смутны… Но живо я чую… почти наугад Семейного крова достаток уютный И жизни безбурной надежный уклад. 15. Полей колосящихся воздух привольный, Телег со снопами заботливый скрип… Напев над рекою… Призыв колокольный… И в парке шептанье задумчивых лип. 16. А в доме – старинная мебель… и книги… Часов неспешащих размеренный стук; Под шаг их – свиданий счастливые миги, Мечты, и пожатья трепещущих рук. 17. Вся радость былого воскресла в мираже: Так вот с чем разлука была нелегка!.. Но как же отверг я ту жизнь? И куда же Иду во враждебном затишье песка? 18. Зачем в этот зной, за молчащим вожатым, Я топью грозящей иду и иду, В безвестность, хоть сердцем, мучительно-сжатым, Как будто невольно предвижу беду?

IV

19. Давно ли в пути я?.. Года? Иль минуты?.. Иль вовсе вне времени жуткая тишь?.. Невмочь мне… Я крикнул: «Старик, почему ты, Всё время таясь, так угрюмо молчишь?..» 20. Он чуть обернулся. Он мне не ответил, Лишь в небо поспешно рукой указал… С ним взором не встретясь, я мельком заметил Худого лица истомленный овал. 21. Был строго-задумчив чернец скорбнолицый; А черной одежды широкий рукав Метнулся крылом всполохнувшейся птицы, Тревожно поднявшись и быстро упав. 22. И с этим коротким встревоженным взмахом Вдруг робости трепет мне в душу проник, Взглянул торопливо я с вкрадчивым страхом, Куда указал мне рукой проводник. 23. Взглянул… и увидел… Высоко-высоко Чудовищный коршун из дали плывет, По шири пустынных небес одиноко На нас направляя свой гонкий полет. 24. Преследуя нас, он вдоль нашей дороги Летит неотступно… И, словно во сне, Внезапно весь смысл непонятной тревоги Открылся зияющей пропастью мне.

V

25. Вдруг с яркостью страшной, восстав на минуту, Иное в минувшем представилось мне: Я вспомнил кровавую дикую смуту В покинутой мною родной стороне. 26. Привиделось буйство мятежных становищ На попранном пепле народных твердынь, И гибель бесценных духовных сокровищ, И гневная тишь оскверненных святынь. 27. Мне живо причудился сумрак вечерний, Как будто кровавый, багровый закат, И вопль озверелый бушующей черни, И церкви горящей предсмертный набат. 28. Вновь видел я след рокового набега: В деревне разграбленной пламень свистел; При блеске пожара чернела телега С горой неостывших истерзанных тел. 29. И мутно торчало сквозь дым ее дышло, Как зверя из бездны оскаленный клык, Как знаменье жизни непрошенно-пришлой, Как стяг изуверческий новых владык. 30. А в отческом доме, забрызганном кровью, Объедки от пира гостей-палачей, И лик твой недвижный, с рассеченной бровью Над взглядом не сомкнутых смертью очей.

VI

31. Вес вспомнилось… Ужас… И скорбь… И проклятья… И сладостность мщенья… без слез… без молитв В те дни, когда бились и резались братья, Пьянея безумьем неистовых битв. 32. И было нас много, – я вспомнил, – так много Детей этой жалкой и страшной земли, Мы все, точно пасынки, скорбной дорогой От матери общей в изгнанье ушли. 33. Но сетью бесчисленных узких тропинок Все врозь разбрелись мы… Теперь – я один, И только немой, словно призрачный инок Со мной при наитьи знакомых картин. 34. Да в небе, в молчаньи застывшего зноя Завистливый коршун, кружась на пути, Назойливо будит всё то, от чего я Так долго, напрасно старался уйти. 35. Напрасно!.. Не смыта обида насилья, Не зажили раны бессчетных потерь: Их память, как черного коршуна крылья, Мрачит своей тенью мой путь и теперь. 36. И Родины очи – в душе, как и прежде. Зовут… и забыть их призыва нельзя… Не шел ли в песках я так долго в надежде, Что эта тропинка – к Отчизне стезя?!.

VII

37. Напрасно!.. И чую я смутно, что влито Предвестье недоброе в тягостный зной, Что коршун недаром, с угрозою скрытой, Как вестник несчастья, парит надо мной. 38. Всё ниже он кружится, злобный и жадный, По-хищному голову набок нагнув, – Мне явственно видится взор плотоядный И острый, зловеще-изогнутый клюв. 39. Он словно добычу разбойничьей смёткой В нас чует, всё глубже в пески нас гоня, И тень его черная плавно и четко Скользит на горячем песке вкруг меня. 40. Душа замирает… Скорее дойти бы, В лесах от погони защиту найти… Но вьются… и вьются тропинки изгибы… Не видно конца роковому пути. 41. А черная птица спускается ниже, Уверенно реет, сужая круги… «Старик, – закричал я, – что медлишь? Иди же!..» Безмолвный монах ускоряет шаги. 42. Вновь следом по следу иду я послушно… Томит неотступный беззвучный полет… А синее небо молчит равнодушно, И яркое солнце безжалостно жжет.

VIII

43. Вдали же темнеет дремучей громадой Зеленое царство тенистых дубов; Дыханье лесное там веет прохладой И запахом ягод, листа и грибов. 44. Там тихое небо над чащей глухою С приветливой лаской безбрежно легло; В извилистой речке, поросшей ольхою, Нежгучее солнце играет светло. 45. Там, чудится, воздух дрожит перезвоном… Не Русь ли встречает своих беглецов, Вернувшихся к матери с низким поклоном, С приветом сыновним уделу отцов? 46. О, Русь! Я – твой сын! Я, деля средь скитаний С тобою все думы, все чувства души, С тобой неразделен в чреде испытаний, И ты мне уход мой, как грех, разреши. 47. Меня пред тобою враги очернили, Со злобы твоим называя врагом: Меж тем твое имя и честь не они ли В грязи затоптали, поправ сапогом!.. 48. Ты сбросишь их иго!.. Нас кликнешь, родная!.. Как радостно сердце забилось… Но вдруг Всё тело обрызнула дрожь ледяная, И выстудил душу смертельный испуг.