Лебединая песня: Несобранное и неизданное

Голохвастов Георгий

L.

ТРИЗНА

Дай перекинуться хоть беглыми словами С тобою, молодость далекая моя… Печально стало здесь. Старинные друзья В редеющем кругу поникли головами. А прежний мир цветет бессмертными правами: Кипенье сил и чаш, налитых по края, Мечты и женщины… Там утро бытия, Подруги первые, мы праздновали с вами. Дерзанья жадные… И путь для них широк. Мельканье лиц и встреч, и звон певучих строк, И прихоти любви, одни других чудесней. Я знаю, – смерть всему сулил недобрый Рок, Но верю радостно, что там с поминной песней, На

тризне юности, не буду одинок.

LI.

ВОЛЯ К ЖИЗНИ

– «Нам воля к жизни – бог. Мы – только ухищренье Слепого творчества в котле природных сил, И плоти трепетность, как и огонь светил, – Лишь горсти вещества бездушное горенье…» — Так Образ Божий в нас изгладило презренье, Так чудо бытия рассудок оскорбил И тайну смерти свел на торжество могил… Утратил человек бессмертья озаренье. Влачит двуногий зверь худого мира плен; Он – бренное звено в цепи бесцельных смен, Потомок мертвецов и мертвых прародитель. Отверженец небес, земли абориген, Он без следа, навек, как праха жалкий житель, Добычею червя вернется в общий тлен.

LII.

НА РЫНКЕ

Корзины овощей; прилавки птицы битой; В ушатах устрицы; лотки сыров, колбас. Горит меж персиков и яблок ананас; Здесь рыбой веет зной, там – дыней духовитой. Волнами ходит гул. А сколько пестроты-то! Без облачка небес лазоревый атлас; Всё в пятнах солнечных. И плещет в яркий час Здоровый, сытый быт заботой деловитой. Толкаются, спешат. Зазывы торгаша, И мелких денег счет, и спор из-за гроша, Да вдруг по мостовой телеги грохот тряский. И, жизни трепетной биением дыша, На эти голоса, и запахи, и краски Откликнуться спешит беспечная душа.

LIII.

РАСЦВЕТ

Смотрите, – всё в цвету! Томленье лепестков, Медовый аромат и лепет шелестенья… О, радость бытия на празднике цветенья, Где в каждом венчике – для брачных ласк альков. Приоткрывая глубь душистых тайников, Не ведая стыда, цветы полны смятенья, И запах сладостный бесстрастного хотенья Сзывает мудрых пчел и праздных мотыльков. О, что людская страсть, с ее призывной ложью, Пред этой радостной, бесхитростною дрожью, Трепещущей, как звон в отзывном хрустале. В ней светлый гимн любви возносится к подножью Престола Вышнего и всюду по земле Благоуханием разносит славу Божью.

LIV.

КОНФУЦИЙ

Он не искал небес. Он в шири поднебесной Всё осиял лучом глубокого ума И людям дал устав, земной, как жизнь сама, Вседневной мудрости, прямой и полновесной. Но откровения внушаются чудесно… Где хочет – веет дух: пред светом дрогнет тьма, Улыбкой вечною согреется зима, А косность смертная – надеждою воскресной. Так вечной тайны смысл раздумчивый мудрец В наитии раскрыл для дремлющих сердец, Обетованное для мира прозвучало. И словно в мраморе слова насек резец, Когда он возвестил: «В рожденьи – не начало». И тихо досказал: «А в смерти – не конец».

LV.

К ЗВЕЗДАМ

По старинному поверию русского народа,

когда умирает человек –

в небе зажигается новая звезда.

Всё глуше сердца стук. Всё тише

дум броженье. И странно чуток дух, свободный от забот… Он чует плавный ход светящихся высот, Он слышит темных бездн исконное движенье. И сладостно томит его изнеможенье, – Сливаются в одно и этот мир, и тот; Обоим он сродни. И в свой водоворот Влечет его светил беззвучное круженье. Ни явь, ни жизнь, ни сон… Он в пламенном бреду. Всё вкруг него, лучась, вращаясь на ходу, Стремится, мчится в даль по пламенной орбите. И вихрем в общую он брошен череду… Лампады вечности! Раздвиньтесь и примите В свой стройный хоровод еще одну звезду.

LVI.

ПОБЕДИТЕЛЬ И ПОБЕЖДЕННЫЙ

Не клонят русские строптивой головы: Священный город взят, их армия разбита, – А просьб о мире нет… Молчит в тревоге свита. Как Император хмур! А вкруг пожар Москвы. Не спит и Александр. Ненастный плач Невы; Долга сомнений ночь. И где ж от дум защита?.. «Не дрогнуть, устоять, отмстить за стыд Тильзита… Мне заплатить должны Парижем пленным вы». И брошено письмо пред неизменным ложем. Пусть в неизвестности, предчувствием тревожим, Ответа тщетно ждет в Кремле Наполеон. «Нет, я в Сибирь уйду бродягой перехожим, Но не вложу меча, доколе я иль он… А оба – видит Бог! – мы царствовать не можем».

LVII.

ПРОБУЖДЕНЬЕ

Сегодня солнечно, и настежь створы окон. Как небо ласково, как четко даль ясна! Ты выбежала в сад, ты мне кричишь: «Весна!..» И змейкой на ветру твой русый вьется локон. О, милый вешний зов! Ворвался в мой мирок он – Вмиг стала комната угрюма и тесна; И тягость зимнего безрадостного сна Спешит душа стряхнуть, как обветшавший кокон. Ей страстно хочется на волю из тенет! И пусть еще томит оцепененья гнет, – Так чудны первые неловкие усилья. Теперь недолго ждать. Бесстрашно распахнет Она свободные дерзающие крылья И к солнцу, в юный мир направит свой полет.

LVIII.

ЗНОЙ

У речки шепчущей, в июньский щедрый день, Беспечный, сплю – не сплю, пригрет недвижным зноем; Стрекозы синие над зыбью вьются роем, И нежится в струях цветущий одолень. Горячий воздух тих. Полуденная лень Истомно налита снотворных трав настоем; В листве не слышно птиц; меж ив над водопоем Коровы пестрые, теснясь, сгрудились в тень. Лишь треск кузнечиков тревожит сон покоя, В нем песня струнная неведомого строя, Внимает сердце ей, как дремлющий гусляр. А увалень-хомяк, потешный от покроя Игрушки плюшевой, взбежал на крутояр И тоже слушает, на задних лапках стоя.

LIX.

ПАВЛИН

Слыхал – не помню где – я древний сказ один. Когда на Бога Сил воздвиг мятеж открытый Первоверховный Дух, гордец многоочитый, Он в бездну свергнут был с заоблачных стремнин. Обвалом сорвался сраженный исполин: Он пал развенчанный, бескрылый и разбитый, Он канул в глубь земли, столпом огня повитый, И шумно вылетел из пламени павлин. Сверкнул он молнией сапфирно-изумрудной; Зажглась алмазами коронка птицы чудной, На перьях – золото, смарагд и бирюза. Горит и блещет хвост, тщеславясь безрассудно, Но в нем бессчетные померкшие глаза Застыли в ужасе пред карой правосудной.