Лечебная собака
Шрифт:
Но ведь надо же было подружейную собаку приучать к выстрелам. Чего только не сделаешь ради святого дела! И чуть поколебавшись, я грохнул из второго ствола прямо над головой подружейной собаки. Приучать так уж приучать!
Охотничий пес неправильно расценил мой благородный порыв.
Он отпрянул назад, развернулся и без оглядки побежал на железную дорогу.
Я струхнул не на шутку. Там мог быть и поезд, могли быть и волки. Лес-то кругом глухой!
Я выскочил на путь вслед за беглецом.
— К-и-и-р! — закричал я истошным голосом. — Ко мне! Ко мне!
Но
Состязаться с ним в скорости я не мог. У него — четыре лапы, у меня — две ноги. Он был молод, а я находился на инвалидности, и мне не хватало всего лишь несколько месяцев до пенсии. Он еще не знал, что такое одышка, а я уже прошел через ужасы стенокардии.
Тяжело дыша, я беспомощно остановился.
Мой пес тоже встал, сохраняя между нами приличную дистанцию. И тут до меня дошло, почему вдруг он увидел во мне врага. Я поднял ружье над головой так, чтобы мой перепуганный зверь мог хорошо это видеть, и бросил без всякого сожаления, в общем-то, дорогую вещь под откос.
На этот раз Кир правильно понял меня. Без грохочущей штуковины, пахнущей порохом и смертью, я не представлял никакой опасности для него. Поколебавшись немного, он неторопливо потрусил ко мне.
Я осознал свою вину, и когда он приблизился, стал виниться и рассказывать ему, какой я все-таки дурак.
Постепенно к нам вернулось хорошее настроение. Может быть, мы и ушли бы из леса в таком настроении, если бы я не увидел зайца.
Ушастик неспешно прогуливался под откосом недалеко от моего ружья. То ли был глухой и слепой, то ли мы как охотники не производили на него должного впечатления. Но как бы там ни было, а во мне взыграло самолюбие и еще проснулся охотничий инстинкт.
Уж слишком близка была добыча и слишком она была глупа, чтобы не оказаться в моем рюкзаке.
Дело оставалось за малым. Надо было спуститься под откос к зайцу и взять ружье. А там уж… Ну, заяц! Погоди!
Стараясь не шуметь, я достал поводок, пристегнул к нему Кира и со спокойной душой стал спускаться вниз. Все свое внимание я сосредоточил на скользком откосе и на помощника глянул только тогда, когда почувствовал, что он-то как раз и не собирается сползать за мной. Широко расставив лапы, он уперся ими в снег и жалостливо смотрел на меня.
Я посильнее потянул поводок, он посильнее уперся.
— Ты хоть соображаешь дурень, что делаешь?! — зашипел я. — Мы можем с зайцем вернуться домой! Представляешь, как будет умиляться наша хозяйка, глядя на тебя придурка!
Представлять он ничего не хотел, а если что-то и соображал, то соображал по-своему.
— Ну, не трусь! — принялся я умолять его. — Сейчас ты поймешь всю прелесть настоящей охоты, и в тебе проснутся инстинкты твоих предков!
Пес полагал, что ничего этого ему не нужно, и уже сердито глядя на меня, продолжал упираться всеми четырьмя лапами.
— Да ты что! — возмутился я. — Зайца, что ли, боишься? — и рванул поводок к себе.
Мы оба скатились под откос. Шума получилось много, вполне хватило бы и на
— Эх, ты! — принялся я упрекать своего охотника. — Могли стать браконьерами и по твоей милости не стали. Честный уж больно ты и трус соответственно такой же. Пойдем хоть след понюхаешь.
Он пошел. Но шел против своей воли. Я почти что тащил его.
Я решил больше не церемониться с ним, и, подтащив к заячьим пятачкам, с горечью сказал:
— Нюхай и соображай, какого зверя мы упустили!
Кир осторожно потянулся к ближайшему отпечатку чужих лап.
Сунул в него нос и замер так, словно что-то вспоминал.
Рывком подвинулся вперед, так же поколдовал над другим отпечатком. Я понял, что в нем просыпаются охотничьи инстинкты, и ликовал в душе.
А пес теперь размышлял гораздо меньше. Удовлетворенно фыркнув, он поднял около своей морды фонтанчик снега, тряхнул головой и с места рванулся в бешенный галоп. Это произошло так быстро и так неожиданно, что я не успел как следует вцепиться в поводок.
Он выскользнул из моих рук, и Кир, почувствовав свободу, издал истошный, душераздирающий звук, что-то вроде «И-и-и!».
Он исчез в той же чаще, куда только что ускакал заяц. Там не было поездов, но там были волки и неизвестно еще, кого они предпочтут: тощего косого или хорошо упитанного домашнего любимца.
Я тоже завопил не хуже своего обезумевшего помощника. Чуть не плача, я помчался вслед. Но тут же остановился, вовремя поняв, что дело это теперь не столько бесполезное, сколько вредное. Набегавшись вволю, поняв бессмысленность такой погони, Кир мог вернуться назад по своему следу, и я должен был оставаться на месте.
Я с тоской слушал, как удаляется от меня его «и-и-и», и сердце мое сжималось, я уже был готов думать, что в последний раз слышу его голос. И вдруг «и-и-и» оборвалось. Неожиданно. Так же неожиданно, как и возникло.
Мгновение в лесу стояла зловещая тишина, а потом я услышал, как мой друг жалобно повизгивает и скулит. Жуткие картины представились мне. Я бросился на помощь, забыв о стенокардии и ружье.
Через минуту спринтерского бега по глубокому снегу я увидел Кира. Целый и невредимый, счастливо размахивая хвостом, он рванулся навстречу мне, но поводок, зацепившись за сук срубленного дерева, не пустил его.
Обессиленный, я упал рядом со счастливым охотником.
Как я благодарил Бога за то, что в наших лесах полно всякой бесхозяйственности! И рубят их, и уничтожают и городские огородники и деревенское мужичье, и делают это, когда угодно и кому как заблагорассудится. А у нас, кроме лесов, еще и другого богатства полно. Не зря так зарятся на наши богатства толстосумы свои и зарубежные.
Возвращались мы домой с охоты через поляну, на которой по разрешению горисполкома Гелия выгуливала свою собаку. Конечно, я мог бы с Киршей пройти и стороной. Сначала я даже и думал так сделать, но почему-то сделал наоборот. Может быть, оттого, что уж очень грустной и одинокой выглядела Гелия на заснеженной поляне.