Лечебная собака
Шрифт:
— Ну, дожили! — возмущенно кричит супруга, и мои мысли разлетелись, как стайка ленивых голубей, вспугнутая игривым щенком.
«Опять он что-то натворил!», — первым делом думаю я, и от моего сонливого состояния ничего не осталось. «А одиноким пенсионерам никто не мешает вздремнуть, когда им захочется», — это уже другая мысль, она следует в мое сознание вслед за первой. Но я оставляю в уме и ту, и другую. Я стараюсь не нервничать. Слегка потянувшись в постели, я вежливо поинтересовался:
— До чего мы опять дожили, милая?
— Да не мы — другие! Ты только послушай, что
Я доволен, что она переключилась не на меня, не на Кира, а на очередного пишущего идиота, благодушно говорю:
— Не читай всякую глупость.
— Как же я узнаю, глупость это или не глупость, если не буду читать?
— Резонно. Тогда читай, что хочешь, только ко мне со всякой глупостью не приставай.
— Какое то время она обижается молча и только изредка ворочается в кресле под торшером — позу удобную для очередного выпада подбирает…
И я не ошибся. Она взрывается целой тирадой:
— Вот ты можешь отмахнуться от меня, потому что я твоя жена, а твое воспитание на родную жену не распространяется. А мое воспитание не позволяет мне вот так запросто отшить нашу сотрудницу, которая уж совсем оборзела и чуть чего, так сразу в амбицию: «Чем больше я узнаю собак, тем меньше люблю людей!». И вот такое я вынуждена глотать молча каждый рабочий день.
Человек, оказывается, может быть одиноким и в большом рабочем коллективе, а не только тогда, когда его выпроводили на пенсию и торжественно объявили, что он уже не нужен обществу.
— Мы рано отказались от бараков и коммуналок, — полузакрыв глаза, лениво говорю я. — Лозунг «каждой семье квартиру, помноженный на садово-огородную идеологию, погубил в зародыше дух коллективизма. Теперь «все за одного, один за всех» осталось только у пчел да у собак. Теперь человек человеку волк, и люди давно поняли: с волками жить — по-волчьи выть. Теперь даже в тюрьме наши претендуют на отдельную камеру… одиночку.
Я закрываю глаза, давая понять жене, что аудиенция окончена.
— А поконкретнее нельзя! — нервно воскликнула она.
Она еще не все поняла и ждет подвох в свой адрес. Не дождешься, голубушка. Я сегодня отчего-то очень злой.
— Можно и поконкретнее, раз так тебе этого хочется. Если бы ваша особаченная дама работала со мной, она была бы совсем другого мнения о своих сослуживцах. И вот тебе уж совсем конкретно: у вас плохой коллектив.
В наступившей тишине — тяжелое сопение, вроде бы уж и не жена в кресле, а французский бульдог.
Да, сегодня я как никогда злой. Самая благородная и самая гуманная в мире наша родная милиция разозлила меня окончательно, не сделав мне ничего дурного.
И я думаю, наверное, правы те, кто заводит человеконенавидящих собак: стаффордширов, бультерьеров и прочую собачью нечисть.
Пороки досаждают всем. Это естественно. И вполне естественно, что каждый из нас по мере сил и своего разумения старается избавить от них своих близких. Лучший способ — во всем быть осмотрительным и сдержанным. Не всегда это удается, а дурной пример заразителен. Вот почему
Скалить зубы я тоже могу, и во гневе жена не раз обращала мое внимание на эту мою, по ее мнению, отвратительную привычку. Хотя, справедливости ради замечу, при случае она делает тоже самое, и ей доставляет наслаждение вот таким образом потешаться надо мной.
В общем, если особо не вдаваться в философию, собакам есть, что позаимствовать у хозяев и пороки своих кумиров они хватают прямо на лету. Потому-то собака всегда похожа на своего владельца. И совсем не мордой, как это изображают на рисунках, внешнее сходство совсем не обязательно, хотя и оно бывает существенным… а характером и фигурой. У фигуристых владельцев они — фигуристые, ну а у тех, кто любит поесть, тяжеловаты на вид и ленивы.
Я смотрю на безмятежно спящего Кира. Мы с ним едим в разное время, из разных мисок да и наши меню резко разнятся… Человеческая пища не всегда впрок нашим любимцам, и наша хозяйка это хорошо усвоила. Но почему же тогда он тяжеловат немного? Неужели пороки, как и мысли, передаются на расстоянии?
— Без медали с выставки не приходить! — сурово роняет жена, высовываясь из глубокого кресла. — Породистая собака должна иметь медаль!
Иногда она словно заглядывает в мои мысли, и мне это не всегда нравится.
— Как будто бы я сам награды распределяю! — ворчу я, поудобней располагаясь на диване. — И такому жирнюге не следует рассчитывать на медаль даже самой низкой пробы.
— Он совсем не жирный, а хорошо упитанный пес… И ухоженный хорошо, — оглядев своего питомца с любовью, добавляет она.
Она ничего не знает, что глаза у него такие же, как у Гелии… Если к этому пороку приплюсовать излишнюю его упитанность, то нам остается только принять участие в мероприятии…
Но она должна знать, кто будет крайний, когда мы вернемся домой без медали:
— Собаку лучше не докормить, чем перекормить! Это же истина, которая никак до тебя не доходит.
— Человек из-за стола должен вылезать с легким чувством голода. Это тоже истина. В худобе — залог здоровья, и тощие, по статистике, живут дольше толстых. Но попробуй выпусти тебя недокормленного из-за стола… страшно представить, что потом здесь будет…
— И собака, голодная, злее становится!
— Не путай собаку с собой. Посмотри, как он заглядывает мне в глаза, когда есть хочет. В них там никакая агрессивность не светится… волчьими светлячками.