Лечебная собака
Шрифт:
Он задумывается. Видать, вспоминает свой житейский опыт. И вспомнив его, спрашивает меня:
— А как же быть, если этот сукин сын не слушается?
— Воспитывать надо!
— Вот я и воспитываю! — трясет он хворостиной.
— А ты без этого дела.
— Без этого дела никак нельзя! — категорически возражает он, — Мало того, что народ распустили без этого дела, так теперь осталось только собакам дать полную волю. А самому куда — в пещеры?
— Зачем же ты с такими убеждениями собаку взял?
— Затем и взял с такими убеждениями, что в нашем обществе без собаки стало опасно жить.
— Да кому же ты нужен! — рассмеялся я.
— Может быть, я и действительно никому не нужен. Ларька у меня нет, акциями тоже не владею. Но у меня есть внуки!
— Для внуков заведи козу!
— Уж больно ты умный! — кричит разозленный дед. — Сам, небось, козье молоко не пьешь.
Откровенно признаюсь:
— Не пью, потому что не привык. А ты приучи внучат, и за милую душу будут пить. И козу полюбят. Ухаживать за ней станут.
Дед безнадежно махнул рукой.
— Ну да, дождешься от них этого. Уж лучше с хворостиной бегать, чем с косой.
Он сделал шаг в сторону своего подопечного, который во время нашего диалога внимательно следил за разговором, переводя взгляд то на меня, то на хозяина… а теперь развернулся и помчался вдаль.
Нет, случайный человек не должен заводить умного пса. Не по Сеньке шапка, получается.
Гелия, убедившись, что молоко пагубно не сказывается на нашем экстерьере, решилась подпускать свою овчарку к моему красавцу, и сама стала подходить к нам. Правда, пока что останавливалась на почтительном расстоянии. А я ломал голову: из уважения ко мне или из страха в очередной раз показаться бестактной?
Я склонялся к мнению, что женщинам самоуничижительная критика не свойственна, и скорее всего она уважала меня. Иначе с чего бы улыбалась и щурила по-кошачьи глаза?
Я смотрю, как она щурится, и думаю: кошачьего в ней больше, чем собачьего, хотя она и любит распускать собаку. Даже походка у нее — мягкая, осторожная. Не идет, а к мышонку крадется. Попробуй угадай, что она держит в уме: поиграет только и, натешившись, отпустит, или сожрет живьем вместе с потрохами? Я все чаще стал присматриваться к ней издалека и наблюдая ее, как она ведет себя с другими собачниками, пришел к неутешительному для себя выводу: такая из коготков не выпустит и когда сцапает, тогда уже поздно будет что-то осмысливать. Опыт с такой у меня уже есть, и я, как никто другой, умею осознавать свои ошибки, и уж, милая, как бы ты глаза не щурила, я на твой трюк не попадусь. Я, милая дамочка, стреляный воробей.
Кирюша ничего такого не понимает. Если бы Бог дал ему голосовые связки, то у него ни одна мысль не залежалась бы долго. Вон как уши развесил! А как весь сияет! И ничего тут не поделаешь. Порода у него такая — сеттеринская, вислоухая. Ему и невдомек, что его партнерша по играм чуть чего — сразу за горло…
В общем, с этой парой надо ухо востро держать. Понапрасну не ссориться, но и в друзья не набиваться. Мне при моем здоровье никакие осложнения с бабами не нужны. И когда Эльда оказывается рядом со мной, я кричу хозяйке:
— Можно я это… поглажу ее?
Молоденькая сучка не обращает на меня внимания, а Гелия издалека охотно кивнула рыжей головой.
— А не укусит? — протягиваю я руку к собаке.
— Хороших людей собаки не кусают!
Откуда чужой псине знать то, чего я сам про себя не знаю. Конечно, у меня есть хорошие качества, есть и плохие… как у всякого нормального человека. Но нет таких весов, чтобы можно было определить, что чего перевешивает… На всякий случай я отдернул руку.
Гелия улыбается. Насмешливо. Заметила мое колебание, сразу и мнение определенное обо мне составила.
В ответ я с издевкой спрашиваю:
— Это вам в клубе сказали?
— Нет, — в порыве самолюбования она вздернула вверх прямой и, тут уж против правды не попрешь, довольно-таки симпатичный носик. — Это я в книгах прочитала.
— В книгах вообще-то много всякой ерунды о собаках пишут.
— А вам-то откуда знать!
Нахалка!
— Что ж вы думаете, я такой же серый, как ваша сука? — обиженно бросаю я через плечо, а сам медленно обхожу овчарку сбоку, даю ей время не спеша разглядеть меня. Но она даже не смотрит в мою сторону, или полностью доверяет, или глаз от Кира отвести не может.
Кажется, бояться нечего. Я кладу на ее лоб ладонь и… вздрагиваю.
Нет-нет, Эльда не бросилась на меня со звериным рыком. Взвизгнула хозяйка:
— Только по головке не гладьте!
Боже, как твоя изгнанница умеет создавать шумовые эффекты! У овчарки шерсть дыбом, а Кирюша с заливистым лаем бросился к нам.
Отдернув руку, я спрашиваю у растревоженной Гелии:
— Думаете, у нее от этого глисты будут?
Она обиженно поджимает губы.
— Что ж, вы меня уж совсем за дуру принимаете?
Господи, она еще в этом сомневается…
Я закатываю вверх глаза. Дивлюсь на небо. Оно осеннее, холодное. Тучи низкие — свинцовые. Того и гляди — дождь пойдет. А ветер приземистый уже на поляне хозяйничает, траву стелет. Я только сейчас заметил его.
А Гелия кричит, надрывается:
— Рада, пошли домой!
И я кричу:
— Кир, пошли домой!
Они, чертяги, эти четвероногие друзья, у которых кобелю не положено ссориться с сукой, и ухом не ведут.
Я размашисто шагаю через поляну. Кир глядит мне вслед, не трогаясь с места. Чертовски упрямый пес, а против сук беспомощен, скорее даст какой-нибудь бестии зажрать себя, нежели проявит к ней неуважение. Приходится возвращаться.
Я беру вислоухого сукиного сына на поводок, а Гелии говорю:
— Собаку породистую завели, а соответствующую кличку и то подобрать не сумели.
Нам иногда тоже чертовски хочется укусить их… и не только за грудь. У нас все-таки кобелиные инстинкты приглушены да и интеллект у мужиков — выше собачьего.
— Зато уж вы постарались… Кир… Кирюха.
— С кем поведешься, от того и наберешься! — говорю я, сверкнув глазами. — Это — Кир! Царь такой был!
— Неужто даже царь?
Вот он — мой звездный час! Получи, милая, за все сполна!