Лечебная собака
Шрифт:
Хозяйка, глядя на подрастающего Кирюшу, все чаще стала задумываться и однажды сказала мне:
— Подожди, он еще покажет свои зубки!
Она относилась к тем людям, которые ужасно боятся собак, а собаки по запаху страха безошибочно распознают таких людей и охотно кусают их.
— Не тревожься! — попытался я успокоить супругу. — Сеттер — это тебе не какой-нибудь безмозглый стаффордшир, и к поселковым собакам, которые сожрали твой конспект, он не имеет никакого отношения. Сеттеры даже своих хозяев не кусают. Они — самая человеколюбивая порода. Ты даже можешь у него поучиться этому.
— Рассказывай, — недоверчиво усмехнулась жена. — А зубки у него для чего?
— Зубки… зубки… — попытался рассуждать я вслух. — Не для того, конечно, чтобы пищу жевать. В книгах пишут, они пищу не пережевывают, целиком переваривают.
— Вот видишь! — торжествующе воскликнула супруга и бросила оценивающий взгляд на свой зад.
Я тоже посмотрел туда же. «Кусок, конечно, лакомый», — подумал я про себя, а вслух сказал:
— Все равно сеттеры хозяев не жрут! Вот про дога я читал… так он своего жестокого хозяина…
— Пожалуйста, без жутких подробностей! Я и без того теперь чувствую себя в собственной квартире…
— Как в чужом доме! — быстро подсказал я.
— Нет, как в волчьем логове.
— Значит, не совсем уютно, и его зубки беспокоят тебя?
Она кивнула.
— Это, милая моя, по неграмотности у тебя такое неправильное отношение к нему. Твои страхи явно опережают события. Ему еще расти и расти, пока пасть окрепнет, так сказать, до нормальных кондиций дойдет. А щенок с молочными зубами не может причинить тебе никакого вреда.
Взгляд жены, нацеленный на то место, которое, по ее мнению, должно было в первую очередь спровоцировать сукиного сына на агрессию, сбил меня с толку. Я настроился на хищные инстинкты и совсем забыл о естественных процессах становления молодых зубов.
Буквально через несколько дней после вот этого нашего разговора Кирюша отгрыз ножку… конечно же, не у жены, а у дивана, которым, кстати, она очень гордилась и считала чуть ли не самым удобным местом для меня в этой нашей семейной жизни.
Я — человек мирный, и, зная воинственный характер супруги, заднюю ножку поставил на место передней. А на место задней, чтобы диван не плюхался, положил книги.
На мое удобство это никак не повлияло, но ножки оказались разными. Разница жуть как бросалась в глаза, и жена тут же заметила подмену.
— Это его работа! — взвизгнула она.
— Мой пес — охотник, а не столяр! — готовый к такому диалогу, спокойно заметил я. — Это моя работа!
— Шутишь! — взревела супруга и, мое сердце екнув, нырнуло куда-то вниз.
— Успокойся! Успокойся! — забеспокоился я. — Ничего дельного он больше не сгрызет.
— Ты никак отлупил его!?
Она подозрительно посмотрела на меня.
— Что уж я совсем без царя в голове. Нужные книжки полистал, и в одной из них сказано на этот случай, что нужно дать ему старые башмаки.
— Кожаные?
— Не имеет значения. У него зубки режутся, и ему сейчас безразлично, какую обувь грызть.
— Думаешь, он одной обувью ограничится?
— Вне всяких сомнений! Дураки книжки не пишут! Я ведь и сам давно собираюсь взяться за перо.
Жена задумчиво покачала головой.
— Тебя что-то смущает? Мои литературные наклонности или умственные способности автора?
— При чем тут автор?! — неожиданно вспылила уже было успокоенная супруга. — Он пока что не живет у меня в доме и не может причинить мне никакого вреда.
Похоже, она сомневалась в моих литературных способностях. Нет, даже не так. Ей это — без разницы. Ведь и корявыми, немытыми речами можно здорово досадить человеку. Скорее всего она боялась, что мое остроотточенное перо литературного сатирика будет нацелено в ее сторону, а она жуть как не любила, когда кто-то издевается над нею, и сама всякую самокритику начисто отвергала. Вот это — скорее всего! Потому она и выглядела, казалось бы ни с того ни с сего, излишне взвинченной.
Я решил не докучать ей досужими уточнениями и, чтобы наклюнувшие зубки меньше беспокоили и щенка, и нашу хозяйку, в точности выполнил рекомендации пишущего собаковода.
Конечно, кто-то вспомнил дедушку Крылова.
Но сапоги теперь не обязательно уметь тачать. Это за дураков делают машины. И пироги печь — не мужское дело, чтоб там не говорили о лучших поварах мужского пола. Пусть этим своим делом бабы занимаются и совершенствуются в нем. А вот писать… Да, писать теперь все умеют и бабы, и мужики, и такую ахинею пишут, что аж жутко становится, когда читаешь.
Возможно, нечто подобное было в уме супруги, не зря она косила глаз в сторону стола с моими лекарствами. Но решила быть милосердной на этот раз и ничего подобного вслух не сказала.
А на следующий день мы стояли в прихожей скорбно склонив головы над кучей растерзанной обуви. Кутенок со слабыми молочными зубами умудрился за одну ночь разуть своих хозяев.
Минута траурного молчания истекала. Супруга, судя по ее лицу, начала что-то соображать, и во что бы то ни стало надо было задать правильный ход ее мыслям, чтобы не загреметь вместе с песиком. Лестницу на этот случай строители услужливо подвели к входной двери.
«Хрущевка» она и есть «хрущевка», что тут долго объяснять.
— На этот раз, — спокойно молвил я, — ты не смогла предвидеть события, или, говоря собачьим языком, который нам теперь тоже надо осваивать, тебя подвело чутье. Именно по милости автора дурацкого опуса Кирюша за одну ночь разул нас.
Хозяйка молчала. Она находилась в шоке.
— Все вышло по науке. — продолжал я, осмелев, и уже совсем благодушным тоном. — И пес у нас, видишь, какой умный. Как ты хотела, так и сделал: одной обувью ограничился.