Лечебная собака
Шрифт:
— Среднее образование так и прет из вас!
Мы уходим. Мы — это я и Кирюша. Мой пес почувствовал напряжение в отношениях хозяев и вышагивает с гордо поднятой головой и свое «перо» по горизонтали пустил. Знай, мол, наших! Вот это пес так пес! Чистых царских кровей. Так и хочется лишний раз напомнить, с кем он в свободное от прогулок время лежит на одном диване и чей у него полный чувства собственного достоинства характер.
Вот и лето прошло…
Часть вторая
Увы, прошло не только лето, но прошла и мода на любимые мною песни, и жену поразвлечь уже стало нечем. А у нее репертуар не меняется. Она все ворчит и ворчит, и все ищет повода придраться к кому-нибудь. Но к нам не очень-то придерешься. Мы с Киром оба невинны, лежим на диване, никого не беспокоя, тихо посапываем. Но жена все чаще последнее время, думаю, именно поэтому стала присматриваться к нашему питомцу. Проходя мимо дивана, на котором он нежился вместе со мной, она все чаще косила на него глаза и бормотала при этом:
— Лежишь, посапываешь, дармоед несчастный.
Более точно она не конкретизировала свое обращение, но я полагал, что оно относится к собаке и в конце-концов не выдержал, встал на его защиту:
— Что ты пристаешь к нему? Вечно от тебя никакого покоя нет никому!
— А что ж он тут развалился! — развыступалась она, подбоченясь. — Его собратья трудятся, уточек для хозяев из холодной воды таскают, а он понятия не имеет, как это делается!
Она протянула руку, очевидно, намереваясь спихнуть его на пол, но пес лениво приоткрыл сонный глаз, и она вовремя одумалась, вероятно, вспомнила наш диспут о собачьем интеллекте.
— Уймись! — потребовал я, — Ты же знаешь, что я не охотник, а собаки без хозяев не охотятся.
— Ну и тебе пора на охоту! Сколько можно на диване валяться!
Так вот она к чему клонит! Кир-то не один лежит… Хитрая бестия! Издалека начала. Ну и я не лыком шит.
— Ты вообще обнаглела! — возмущаюсь я. — Больного человека за утками посылаешь!
— А ты хоть помнишь, где твои лекарства?
Я смущенно прячу глаза. Действительно, я уже не помню, когда в последний раз глотал пилюли. Ай да врач! Ай да кардиолог! В болезнях ни черта не смыслит, потому и лекарств нужных в свое время не прописал. Но в собаках толк знает. Я с уважением смотрю на Кира. А на душе — муторно.
Теперь, пока охотником не станешь, жена не отвяжется. А душа моя не лежит к охоте, не хочу я убивать животных ради потехи. Для идиотов это занятие, и я пытаюсь выкрутится:
— Нельзя мне. С инвалидности спишут!
— Не волнуйся! Я все предусмотрела! Еще год я тебе гарантирую инвалидность, а там ты пойдешь на пенсию.
Вот она жизнь под пятой, и я без особой радости звоню в общество охотников.
— Ну, что? — спросила супруга, когда я положил трубку.
— Говорят, в партию вступить легче, чем в охотники.
По моему лицу ползет довольная улыбка.
— Что, рекомендация требуется? — вздыбилась моя любительница дичи.
— Да, требуется.
Она хватает трубку, даже не дослушав меня, и сама теперь звонит, но уже в другое место.
Зря многие думают, что женщины долго болтают по телефону.
Это они много говорят, когда им говорить не о чем… ну, вроде бы как из пустого в порожнее переливают…
Буквально через несколько секунд жена приказывает мне:
— Приоденься как следует, сунь в карман бутылку коньяка и иди по этому адресу…
Когда выпал первый снег, у меня уже было ружье и путевка, в которой мой пес Кирюша обзывался подружейной собакой, и нам для первого раза разрешалось убить двух тетеревов. С твердым намерением сделать это, а заодно и Кира приучить к грохотам выстрелов, я поехал с ним в лес.
Было еще темно, когда мы слезли с поезда и по путям пошли искать дичь. Мы отшагали достаточно много, уже стало светать, а тетеревов на заснеженных верхушках деревьев все еще не было видно.
Я свернул с железнодорожного полотна и сел на пенек, а Кирюша разлегся рядом на свежем снегу.
Тетеревов все еще не было. И, чтобы хоть как-то занять себя, мы быстро и весело разделались с завтраком.
Тетерева все еще не прилетали, и мы так же быстро и весело разделались с обедом. Рюкзак стал совсем пустой, если не считать болотных сапог, которые, и сам не знаю, зачем-то положил в него.
Пустой рюкзак не оттягивает плечи, но на безлюдье отягчает думы, и я задумался над тем, что лес не любит шутить и птички гибнут зимой не от холода, а от голода.
— Ну, что ж, — сказал я Киру, — все-таки не зря мы с тобой сюда приехали. Поели, на лес заснеженный посмотрели, полюбовались его красотами, пора и за дело браться. Вот сейчас я бабахну пару раз, чтоб ты пороха понюхал, и пойдем на автостраду — домой нам надо, чтоб без обеда не остаться.
Я расчехлил ружье, с непривычки тяжело сопя, собрал его как полагается, вогнал патроны в стволы и стал прикидывать, во что бы пальнуть.
Мое внимание привлекла большая ель. Солнце стояло низко, его неяркие лучи скользили по верхушкам деревьев, высвечивая на елке симпатичные шишки.
Я прицелился в гроздь, показавшуюся мне особенно привлекательной. В такую цель без всякой подготовки невозможно промахнуться.
Кирюша внимательно наблюдал за мной. Он впервые видел стрелка с настоящим ружьем, и это явно забавляло его.
Искоса глядя на собаку, я осторожно потянул курок.
Словно небо обрушилось… Грохнуло по-страшному, но шишки остались на месте.
Кир, не сводя с меня выпученных глаз, стал медленно подходить ко мне, осторожно ступая в снег. Я попытался ободряюще улыбнуться ему, но улыбка наверняка вышла глупой. Уж очень нелепым мне самому показался выстрел. И я еще не разобрался, то ли он звенел в моих ушах, то ли в них звенела разбитая им тишина.