Лечить или любить
Шрифт:
Он, конечно, попробует — раз, другой, третий… А потом сообразит — и вы избавитесь от этой шишки!
— Правда? — робко улыбнулась мама. — Вы уверены, что это… ну, так и будет? Это… бывает, чтобы головой? Где-то написано?
Не знают! — поняла я и решительно сказала:
— Конечно, бывает! Есть такая специальная… кхе-кхе… статья! В специальном журнале, для врачей. Там про это написано… А вы все сделаете, как я сказала, и зайдете ко мне… ну, через две недели.
— Ой, спасибо! — обрадовалась мама. — Я немного успокоилась теперь. И думаю,
Папа с любовью обнял молодую жену за плечи. Денис поставил бетономешалку на место, помахал мне рукой и сунул свою ладошку в мамину руку.
*
Через две недели молодые родители не пришли. Я позвонила им домой. Мама долго смущенно извинялась и благодарила: шишка у Дениса почти исчезла, головой он больше не бьется, но пробует противно ныть — научился у двоюродной сестры Леночки.
— Но про нытье мы читали! — отрапортовала мама. — Это у нас не пройдет! Спасибо вам, вы нам так помогли!
Ну, в конце концов, это немного и моя вина, — пробормотала я себе под нос, положив трубку. — Это же я ту статью написала… могла бы и про голову упомянуть.
Глава 28
Как в романе
За одну короткую летнюю ночь на пустыре за моими окнами вырос городок аттракционов. С вечера выгрузили из огромных, пестро раскрашенных фур какие-то забуревшие железяки, и к утру собрали из них уже вполне узнаваемое и обычное — качели-лодочки, карусели с лошадками для малышей, машинки, тир, комната смеха с ее покореженными зеркалами. Одна только взрослая карусель выглядела чуть оригинально — огромные белые жутковатые лебеди со страшным скрежетом поднимались на высоту третьего этажа и там важно плыли, догоняя друг друга…
И, конечно, генератор раздражения и головной боли — грянула ярмарочная музыка из динамиков! И замигали гирлянды огоньков. И все это — буквально под моими окнами. И негде гулять с собакой… Короче, уже на второй день я от всей души ненавидела это милое народное развлечение.
А еще примерно через неделю ко мне через хозрасчетное отделение (за плату) пришел высокий, цыганистого вида парень с очаровательной дочкой — светленькой девочкой лет пяти-шести.
— Она вообще-то веселая, играет, но бывает, вдруг, словно закрывается, как в коробочке, — объяснил он. — А если я начинаю ее спрашивать, в чем дело, тормошить, пытаться развеселить или еще что — плачет. Да так горько, не унять ничем… Вот, мне мамочки здешние про вас рассказали, я и пришел к вам спросить, отчего это и как мне себя правильно вести, когда она так…
— Здешние мамочки? — переспросила я. — А вы сами-то откуда?
— А вот карусель-лебедей видали? — усмехнулся парень. — Там я и работаю, там мы и живем.
— То есть девочка тоже кочует с вами и этим… бродячим балаганом? А где ее мать?
— Мама у нас умерла, — вздохнул парень. — Сразу после Настиного рождения. Она ее не помнит, конечно. А ездит она со мной полгода, когда тепло. Зимой у матери моей живет, в деревне. Но ей бы волю дать — все время с нами ездила. Тут ей раздолье, балуют все, а бабушка у нас строгая…
Я подумала, что при таком экзотическом образе жизни нарушения у девочки минимальны, отослала Настю в другую комнату рисовать и играть в куклы и попросила отца рассказать подробнее. Подробности оказались намного более прихотливыми, чем я могла себе представить.
Как ни странно, но это оказалась не последняя моя встреча с родственниками Насти. Еще приблизительно через неделю на белом «мерседесе» приехал вполне новорусского вида господин средних лет (не то бандит, не то предприниматель — в то время они еще не очень различались) и с порога выпалил:
— Вы ее видели? Скажите, этот образ жизни, эти люди… это ее калечит? Непоправимо?
Для начала я попросила его представиться. Он оказался более близким родственником девочки, чем тот цыган.
После этого я уверила его, что Настя — дружелюбный, вполне адаптированный ребенок, растущий, по всей видимости, в атмосфере любви и приятия. Что же касается ее кочевой жизни, то это нам она кажется странной. Настя живет так с рождения, и, конечно, эта жизнь воспринимается ею как единственно возможная.
Я попросила бизнесмена рассказать всю историю девочки со своей стороны.
С тех пор как разбогатели, его жена никогда не могла ужиться с прислугой. Все-то они делали не так. В тот раз со скандалом выгнала очередную девицу и потребовала от мужа немедленно найти кого-то. Он тоже разозлился (на жену) и, будучи по делам на какой-то фабрике (то ли покупал ее, то ли продавал), увидел невзрачную бледненькую девушку, которая драила полы в обшарпанном коридоре.
— Сколько тебе здесь платят? — недолго думая, спросил он. — Я буду платить втрое, только учти: жена у меня — мегера!
Удивительно, но Настя прижилась в доме бизнесмена и вполне приспособилась к сварливой хозяйке. Сначала ездила на работу из общежития, а потом и вовсе переселилась в просторную, двухэтажную квартиру новых хозяев. Неожиданным оказалось и влияние тихой девушки на двадцатилетнего оболтуса — сына бизнесмена. С появлением в доме Насти он стал меньше пить и шляться с компанией, часто оставался вечером дома посмотреть видик и даже выразил согласие доучиться последний год в техникуме, который бросил два года назад. Часто заходил на кухню, рассказывал какие-то истории, вызывающие тихий Настин смех…
Настя вела себя скромно. Лишний раз не попадалась на глаза, не курила и не брала в рот спиртного. Родственников не имела, так как выросла в детском доме. С подружками встречалась редко, но довольно часто отпрашивалась к врачу (у девушки были какие-то проблемы с почками, но насколько серьезные — никому не приходило в голову спросить). Развлечения любила незамысловатые — кино посмотреть, книжку прочесть «про любовь», на карусели покататься…
Удивительно ли то, что за всем этим последовало?