Лечить или любить
Шрифт:
Настя все честно рассказала хозяйке. Хозяйка поговорила с сыном. Оболтус явно испугался ответственности: мало ли с кем она могла… Тогда мать поставила перед Настей вопрос ребром: аборт или убирайся. Настя собрала вещи и ушла. Бизнесмен, обнаружив исчезновение девушки, устроил скандал, выяснил подробности и выговорил жене и сыну все, что он о них думает. Мысль о Насте и неродившемся внуке или внучке мешала спать по ночам. Спустя два месяца отыскал девушку. Она отказалась вернуться и денег не взяла. Бизнесмен, на неделю забросив дела, ушел в жестокий запой. Выйдя
Бизнесмен пинками поднял с кровати похмельного, полубессознательного от ужаса происходящего сына и повез его в роддом. Готовься: везем внучку! — бросил он жене.
В роддоме встретил цыганистого карусельщика. «Это моя дочь!» — спокойно заявил парень.
— Вот видишь, папа, я же тебе говорил… Она… — облегченно заблеял бизнесменский сынок. Отец отшвырнул сына в сторону, как ненужную ветошь.
— Да ты знаешь, кто я?! Да ты… да я тебя… — приступил к парню, растопырив пальцы веером.
— Не-а, — помотал головой карусельщик. — Мы с Настей последние три месяца вместе жили. Все я про вас и вашего сына знаю. Она меня просила: если что со мной случится, ребеночка не оставь. Не оставлю. Я — Миша Поляков. Моя дочь — Анастасия Михайловна Полякова.
Бизнесмен ушел — не скандалить же в роддоме, над гробом матери новорожденной Насти!
За истекшие годы сын бизнесмена стал жить отдельно, в купленной папой квартире, и женился на дочери компаньона отца («такая же тусовщица, как он сам, да что говорить…»). Детей молодые не хотят: зачем они, только жить мешают.
Один раз бизнесмен специально приехал в Псков, «в ихний балаган» посмотреть на подросшую Настю-младшую. Убедился, что с цыганистым Мишей она не имеет ничего общего, а похожа — увы и ах! — на его собственного лоботряса и на него самого (оба — белобрысые, со светлой кожей). Двухлетняя Настя была общительна, приветлива, Миша тоже не смотрел больше зверем. Бизнесмен крепко пожал карусельщику руку, спросил опять:
— Деньги на девочку возьмешь?
— Она — счастье мое и память, — ответил Миша. — Как деньгами померить?
— Тогда положу деньги на ее счет в банке за границей, — решил бизнесмен. — Вырастет, воспользуется, как захочет.
— Воля ваша, — беспечно улыбнулся Миша.
*
— Забрал бы ее к себе, — говорит мне бизнесмен. — Да жена против категорически, а меня-то дома и не бывает. А Миша этот и мать его в деревне… любят ведь они ее… Я в деревне той водопровод провел и газ… Смешно вам?
— Почему же смешно? — удивляюсь я. — Хорошо, люди наверняка рады. И вам приятно доброе дело сделать… для Насти и для других.
*
— Я по натуре бродяга, — говорит Миша. — Люблю деревню свою, но поживу немного хоть где — и в дорогу тянет. Ничего сделать не могу. Отца не знаю, может, меня мать от цыгана родила? Настена в школу пойдет, в деревне, конечно, я скучать стану… У матери хозяйство, она не может иначе, старая уже… Делать-то чего?
—
— Думал, — на полуслове поймал мою реплику Миша. — Решиться не могу. Есть у меня в деревне подружка, с детских лет еще, в школу вместе бегали. Таней звать. Говорит: бери меня, Мишка, замуж, Настене мать нужна, и еще я тебе рожу… Я бы и не прочь, да как же я, карусельщик бродячий…
— Миша, не обязательно все время кочевать, — говорю я. — Есть много профессий, связанных с вечными разъездами. Можно выбрать, выучиться, даже заочно. И возвращаться домой, к Насте, к Тане, к семье…
— Это какие же? — жадно спрашивает Миша. — Я вообще-то учиться даже люблю…
Я, вздохнув, иду к полке за справочником про техникумы и училища.
*
А спустя еще неделю так же, за одну ночь, аттракционы были разобраны, погружены в фургоны. Огромные лебеди надменно гнули шеи над бортами грузовика. Взревели моторы. К полудню лишь ветерок гонял бумажки над вытоптанной и смятой травой пустыря, а мой пес жадно принюхивался, ловя исчезнувшие запахи.
Я не особенно-то сумела помочь им. Но все же почему-то эта печально-оптимистическая история, в которой одновременно присутствовало что-то от бродячей средневековой легенды, сентиментального английского романа и старого доброго Голливуда, осталась в моей памяти.
Глава 29
Ковер с длинным ворсом
Начало этой истории совпало с разгаром перестройки.
Немолодая круглолицая женщина самого простецкого вида привела на прием подростка, оставила его в коридоре и уселась на стуле (проигнорировав удобное кресло) в позе кучера, неоднократно описанной в русской классической литературе. Я приготовилась выслушать претензии и прочесть матери краткую лекцию об особенностях подросткового кризиса.
— Я туточки ни при чем, а он — мальчонка хороший, — сказала женщина, не выпуская меня из ассоциаций, связанных с критическим реализмом. — Вот мамка его — совсем пропащая. Отца и вовсе не видали. Из школы его гонят, не понимает он там ничего. Чего теперича делать-то?
— Гм-м… А вы, собственно, кто?
— Соседка я ихняя, в одной квартире с ими живу, — женщина говорила на каком-то неопределенном диалекте, который выдавал давно прижившуюся в Петербурге «лимитчицу». — А он — мальчонка хороший, — упрямо повторила она. — Вы поговорите с ним, может, чего и выйдет. А мне на работу надо…
— Хорошо, — вздохнула я, — попробую. Как его зовут — Саша? Зовите…
Для подростка из социально неблагополучной семьи Саша оказался неожиданно контактным и дружелюбным, охотно отвечал на все мои вопросы. Но по поводу профориентации наш диалог оставался — увы! — совершенно бесплодным.
— Тебе нравятся какие-то предметы в школе?
— Не-а.
— А какие-то увлечения есть?
— He-а. Телик люблю смотреть.
— А что у тебя хорошо получается?
— На велике кататься. А так — ничего не получается.