Лечить или любить
Шрифт:
— Мы оба — баскетболисты. Профессионалы. Почти все время на сборах, тренировках…
— Ага, — догадалась я. — А Машенька, значит, скучает?
— Нет! — опять белозубый смех. — Не скучает. Потому что мы возим ее с собой. Это наш ребенок, и она всегда с нами.
Решительный поступок. Я проникаюсь уважительной симпатией к нелепой молодой великанше. Решиться родить ребенка в профессиональном спорте, на взлете карьеры, вернуться обратно, да еще и не сбросить дочь на родственников, как балласт с гондолы дирижабля, а убежденно таскать ее с собой под лозунгом «наш ребенок»…
— Гм-м… — сдалась я. —
В рассказе молодой мамы, в общем-то, не было ничего для меня неожиданного. В коммунальной тусовке баскетболистов Машенька с самого начала была чем-то вроде живой куклы. Ее обожали, тискали, баловали три (или больше?) десятка не особенно обремененных интеллектом бездетных великанов. Всегда находился кто-нибудь, кто соглашался с ней посидеть, поиграть, почитать сказку. Жизнь была веселой, но нестабильной. Случалось такое, что Машенька засыпала в одном городе, а просыпалась — в другом. В последнее время появились сложности. Здоровый, дружелюбный ребенок, который неплохо переносил кочевую жизнь первые три с половиной года своей жизни, вдруг начал часто болеть какими-то неопределенными заболеваниями («то головка заболит, то животик, то сопли потекут…»), бояться темноты, одиночества и каких-то фантастических созданий, которые могли подкараулить и напасть… Последние два месяца у Машеньки периодически дергалось веко на левом глазу.
Невропатолог, к которому обратились встревоженные родители, закономерно выписал таблетки, посещение детского сада и жизнь у бабушек.
Я мысленно подписалась под всеми его рекомендациями.
— А что бабушки?
— Бабушки есть, и они готовы Машеньку взять, но мы не хотим, — мама упрямо мотнула коротко стриженной головой. — Она же наша, понимаете? Мы хотим видеть каждый день, как она засыпает, как она растет, сразу отвечать на ее вопросы и все такое… Вы понимаете? А в садике она была, там дети ее дразнили, и даже воспитательница смеялась, она выше всех в группе чуть не на две головы, ей не понравилось…
Понимать-то я понимала… И про садик тоже: не так-то легко быть выше всех на две головы, а вот по уму… Но то, что у ребенка от кочевой жизни уже развился невроз, тоже нельзя игнорировать… Решила схитрить: мама решительно объединяет свою позицию с позицией отца Машеньки, но на самом деле он может думать иначе. Тогда мы с ним вместе, при поддержке бабушек и невропатолога…
— Приходите с папой. Будем вместе думать, как вам помочь…
О! То, что я удивлялась росту Машеньки и ее мамы, так это потому, что я тогда еще папы не видела! Склонив в дверном проеме голову, парень втиснулся в мой небольшой кабинет и сложился на банкетке, выставив в мою сторону коленки. «А у кузнечиков на коленках — уши!» — невпопад вспомнила я.
Мои надежды не оправдались — отец Машеньки во всем решительно поддерживал супругу. Видно было, что дочь он обожает. Так же как и она — его.
— Ладно, — решилась я. — Сказку про Машеньку и трех медведей знаете?
Родители молчали. «Я знаю!» — Машенька дисциплинированно подняла ручку. «Ага! Ага!» — закивали папа с мамой. Я засмеялась. В юности я работала в зоопарке с жирафами. Доподлинно знаю: поговорка не врет — они ничуть не глупее, предположим, коров, но информация доходит до них действительно медленнее, потому что — в другой ярус по
— Помните, у Мишутки случилась истерика, когда он увидел смятую Машенькой кроватку, опрокинутую табуретку, сдвинутую мисочку? Почему он так бурно отреагировал? Он жадный? Трусливый?
Постепенно мы все вместе выяснили: Мишутка так завелся оттого, что привычный мир, где стоит его стульчик, его мисочка и другое, вдруг неузнаваемо изменился, а значит, стал опасным…
— Ваша Машенька растет, умнеет, у нее развивается фантазия, — объясняла я. — Чтобы идти вперед, ей нужен островок стабильности, безопасности, что-то, на что она могла бы опереться. А вокруг все непредсказуемо и неуправляемо меняется…
— Да вот цыгане всю жизнь кочуют, и ничего, — проявил эрудицию папа. Голос у него был на удивление тонкий для такого огромного существа.
— У цыган есть их кибитка, — сказала я, и тут же на меня снизошло вдохновение. — Послушайте: мы создадим Машеньке островок безопасности и посмотрим, что выйдет! Если симптомы и страхи не уйдут, придется отдать бабушкам…
Через несколько дней Машенькин «островок безопасности» состоял из набора, помещавшегося в огромном синем бауле. Там имелись: одеяло с розочками, ночник в виде месяца, подушечка, три плюшевых котенка, кружечка и тарелочка, салфеточка, рамочка с фотографией смеющихся мамы, папы и Машеньки и еще много приятных мелочей. Где бы ни оказывалась Машенька, все это сноровисто, за несколько минут раскладывалось вокруг, создавая некий «микрокосм», в котором ребенок чувствовал себя уютно и безопасно.
Через два месяца симптомы ослабли настолько, что таблетки от невропатолога стали не нужны.
— Но вы понимаете, что, когда Машенька пойдет в школу, придется что-то решать? — спросила я.
— Понимаю, — грустно ответила мама. — Жалко, что я не смогу ее сама учить… читать, писать, считать… Это же так здорово!
«Вот ведь упрямая какая!» — думала я, но почти против своей воли продолжала симпатизировать необыкновенно развитому материнскому инстинкту этой огромной доброй женщины.
Глава 34
Между добром и злом
— Скажите, вы согласны с тем, что понятия добро и зло — относительны? — агрессивно спросила сидящая напротив меня дама.
— Гм-м… Ну, в общем-то, да, — ответила я.
Я совершенно не разбираюсь в брендах одежды и бижутерии, но что-то в облике и повадках дамы подсказывало мне: она не из того социального слоя, к которому принадлежит большинство посетителей моей поликлиники. А огромные переливающиеся камни в ее крупных ушах, возможно, — настоящие бриллианты.
— Вы просто так это говорите, это методика, вас так учили — соглашаться, — обвинила дама. — Я знаю, я много книг по психологии прочла.
— Ну вот видите, у нас с вами много общего — мы обе читаем книги, — дружелюбно сказала я, демонстративно применяя еще одну методику. Одновременно это был тест, причем в обе стороны — облик дамы чем-то смущал меня, и это смущение впоследствии могло мне помешать помочь ей. Если это действительно бриллианты, то зачем она надела их в детскую поликлинику?!