Лечить или любить
Шрифт:
— Нет… Нет… Нет!
Признаюсь сразу, мой диалог с дамой не получился, хотя она, вроде бы, ничего от меня не скрывала. Я узнала, что она не придерживается никаких радикальных взглядов на воспитание, что ее собственные родители всю жизнь работали в проектном институте. Они много ездили в командировки, а двое детей (сама дама и ее брат) были фактически предоставлены сами себе… Потом я узнала, что бизнес дамы связан с индустрией моды… что у Ларисы очень много игрушек, но она с ними почти не играет… что Лариса за два с половиной года своей жизни не болела ничем, кроме простуд и отита… что дама хочет сама наблюдать за развитием своего ребенка, а не спихивать ее на няню, по крайней мере до трех лет…. Что мама и дочь спят вместе в одной кровати… по вечерам они рассказывают друг другу сказки… Все это ничего не объясняло.
Лариса сползла с колен матери, нашла в ящике громко щелкающее реле и радио-магнит и стала увлеченно играть с этими предметами.
— Я делаю что-то не так! — упрямо твердила моя посетительница. — Я это чувствую. Я боюсь неправильно воспитать свою дочь. Вы должны помочь мне разобраться.
Отчаявшись разорвать этот круг и подозревая в ситуации некую легкую паранойю, я предложила даме следующее: в течение дня она записывает все коммуникации, происходящие между ней и дочкой, а потом приходит с этими записями ко мне. Мы вместе смотрим и решаем: есть ли там повод для беспокойства.
Дама согласилась и ушла. В ближайший месяц никаких известий от нее не поступало, и я благополучно забыла об этом случае, списав все на повышенную тревожность, обычную в случае рождения позднего ребенка и одинокого воспитателя, которому не у кого получить обратную связь. Но тут медсестра из регистратуры хозрасчетного отделения передала мне записку: «Звонила такая-то, извинялась, что не пришла, просила сказать, что она все поняла и исправила, и у них с дочерью теперь все в порядке».
Мне стало любопытно: что ж она такое «поняла и исправила»?
Я нашла телефон дамы в журнале регистрации и позвонила.
— Вы знаете, отличный метод, — бодро сказала дама после приветствий и изъявления вежливой благодарности. — Вы его сами придумали? Я все записала, как вы велели, и сразу все поняла! Даже смешно стало, до чего просто!
— И что же вы поняли?! — с некоторым нетерпением спросила я, ибо, в отличие от дамы, ничего не понимала. Что она гам такое говорила двухлетнему ребенку, сама того не замечая? Матом, что ли, ругалась? Или Аристотеля цитировала?
— Вы знаете, за день я 127 (сто двадцать семь) раз сказала дочери: надень тапки! — торжественно провозгласила дама.
Я не смогла удержаться от улыбки. Конечно! Маленькие дети действительно часто скидывают тапки и бегают босиком. Им так удобней. Наша дама стремилась все делать правильно, врач советовал, чтобы ребенок ходил в тапках, ведь пол холодный, а Лариса уже болела отитом…
— И что же вы сделали с этим?
— Я надела на нее шерстяные носки!
— И ощущение неправильности происходящего ушло?
— Совершенно! — счастливо засмеялась дама.
— Но в следующий раз…
— Не-ет! Теперь я понимаю, о чем вы пытались сказать мне при нашей встрече. Ребенок приходит в мир, не зная, как он устроен. Он может родиться и в королевском дворце, и в юрте посреди степи. Он готов приспособиться к тому, что встретит. А наша задача, задача родителей, рассказать и показать ему, как тут все устроено. И исходить мы при этом должны сами из себя, а вовсе не из того, что где-то прочли или услышали.
В наше время для каждой семьи правильными могут быть разные вещи. У кого-то ребенок ходит в тапках и рисует на стенах (пример про рисунки на стенах приводила я, когда пыталась убедить даму, что именно то, что она делает, повинуясь своим собственным представлениям о воспитании, вполне правильно). А у меня на стенах рисовать нельзя, зато можно бегать в носках…
Глава 37
«Нам не дано предугадать…»
— Можно, я зайду пока одна, без него?
Невысокая женщина с печальным незначительным лицом прошла в мой кабинет. Худощавый юноша, сидя на банкетке в коридоре, проводил ее недобрым взглядом. Маменькин сынок, навскидку предположила я. Растила мать-одиночка. Вложила всю душу. Теперь он вырос, отдалился и хочет свободы. А маменька все таскает его по детским поликлиникам…
— Вы нас не помните? — спросила женщина. — Игорь Масаев? Мы были у вас два раза. Первый раз, когда он учился во втором классе и к нему приставали два пятиклассника. А второй, когда Игорьку было тринадцать и мы с ним совсем не могли понять друг друга, ругались из-за учебы, его гулянок, и все такое. Я помню, вы тогда сказали так: «Разумеется, бывают сыновья более умные, более послушные, более благодарные и т. д. Но у вас этот сын и другого, по всей видимости, уже не будет». Ему сказали другое: «Само собой, бывают родители более понимающие, более богатые, более снисходительные или равнодушные к тому, что выделывают их дети. Но тебе досталась эта мать и никакой другой не будет уже наверняка. Так попытайтесь же, если не понять, так хотя бы принять друг друга». Не знаю, как на него, а на меня это тогда произвело впечатление. И мне стало как-то легче с ним договориться…
Их подросткового визита я не помнила, так как подростково-родительские проблемы в самых разных семьях обычно похожи друг на друга, как шампиньоны в магазине, да и, что греха таить, говорю я им всем приблизительно одно и то же.
А вот тщедушного второклассника, которого, избрав жертвой, последовательно изводили два дурака из пятого класса, я вспомнила. Мальчишка уже попробовал все: убегать от них (они бегали быстрее), жаловаться учительнице (они подкарауливали его одного и следили, чтобы рядом не было взрослых), драться (они, разумеется, были сильнее). Никаких серьезных повреждений, с которыми можно было бы обратиться в соответствующие инстанции, малолетние мерзавцы мальчишке не наносили — так, по мелочам: то вытрясут на пол ранец, то запрут в шкафу для швабр, то покидают от одного к другому на манер ручного мяча… В конце концов парнишка стал отказываться ходить в школу. Родители думали о переводе в другое учебное заведение, но рассуждали резонно: а не найдется ли и в следующей школе кто-то, кто опять изберет их сына жертвой? И что тогда?
— Ты должен их удивить, — сказала я мальчишке. — Они глупые, как собачки Павлова. У них на тебя образовался рефлекс — дергаешь за веревку, звенит звонок. Если ты сделаешь что-то, чего они совсем не ожидают, они испугаются и отстанут.
— А что я могу, чтоб они испугались? — деловито спросил мальчишка. — Они вон какие здоровые.
— А что у тебя получается хорошо? За что тебя хвалят?
— За стихи, — усмехнулся он. — Я стихи здорово читаю. С выражением, лучше всех в классе. На пять с плюсом.