Лечить или любить
Шрифт:
Приезжали всегда только женщины и дети — от шестисеми лет до подростков. Ночевали они и хранили товар внутри крыши большой беседки, которая стояла на территории детского сада. В дождь дети из детского садика в этой беседке гуляли. Цыгане залезали в крышу по веревочной лестнице, покидали свое убежище часов в шесть-семь утра, возвращались к восьми вечера и, таким образом, с персоналом и воспитанниками детского садика совершенно не пересекались. Все окружающие, включая милиционеров, конечно, знали про цыган, но делали вид, что их как бы и нет вовсе. Цыгане же, в свою очередь, вели себя мирно и тихо: рядом с «домом» — беседкой и на близлежащих улицах и площади не торговали и не гадали.
С дворовыми детьми цыганские
Так что моя дружба с Таней была исключением из правил. Сошлись мы, как ни странно, на почве книг. Таня была старше меня на два года, считалась в таборе очень развитой девочкой и любила читать сказки. Почти каждый день я приносила ей какую-нибудь книжку, а она потом поздним вечером, при свете свечи, ее читала. Иногда для себя, а чаще — вслух, для своих цыганских подружек. Любила Таня слушать, как читаю вслух я. Я пыталась подсунуть юной цыганке какие-нибудь другие книжки, кроме сказок, но неизменно терпела неудачу — Таня отказывалась читать и Носова, и Драгунского, и всякие исторические повести, которые я сама очень любила. Зато сказки годились любые — хоть «Пеппи Длинный Чулок», хоть ненецкие народные. Любимой Таниной книжкой была «Волшебник Изумрудного города». Каждый год, появляясь в нашем дворе, Таня первым делом велела мне: «Неси волшебника!» — и в первый же вечер с наслаждением погружалась в до мелочей знакомый ей мир милой и доброй сказки.
Любопытство детей качественно отличается от любопытства взрослых, и поэтому, встречаясь с Таней практически каждый день, я ничего не знала о том, откуда они приезжали к нам и как и где жили в то время, когда мы с Таней не виделись. Мне просто не приходило в голову это спросить.
Единственное, что я, сама безотцовщина, выяснила у Тани: есть ли у нее родители (мужчин среди приезжающих, как я уже упоминала, не было вообще, но и Таниной матери я тоже никогда не видела). Таня охотно сообщила мне, что отец у нее есть, и еще какой, но он сейчас вместе со старшим братом и с младшими детьми кочует в другом месте, а мать умерла при родах, рожая младшую Танину сестренку, которой теперь три года. Помню, что ответ Тани меня совершенно удовлетворил, и никаких дополнительных вопросов я не задавала. Кочует, значит кочует.
Несмотря на то что Таня была старше меня, в росте она сильно мне уступала. Впрочем, цыгане вообще народ малорослый, а я, даже по нашим меркам, всегда считалась высокой. Исходя из этого, я, с согласия родителей, каждый год оставляла для Тани какие-нибудь вещи, из которых вырастала сама. Таня в одежде была привередлива (значительно привередливее меня), но что-нибудь из припасенных мною вещей обязательно брала себе — ведь моя бабушка шила и одевала меня достаточно красиво. Всему прочему Таня предпочитала шерстяные кофты и юбки с оборкой. Мои юбки казались ей слишком короткими, на что она мне неоднократно указывала, употребляя при этом устаревшее в нашем словаре слово «негоже». В таборе к моим юбкам пришивали понизу еще одну-две оборки из другой ткани, и они, таким образом, делались «гожими».
Родная тетка Тани даже среди своих считалась первоклассной гадалкой. Называлось это «ей судьба открыта» или еще как-то в этом роде. Естественно, я неоднократно просила Зою погадать мне. Она отказывала, ссылаясь на то, что, дескать, еще рано, на маленьких карты неверно ложатся. Раскидывать их — только путать. Вот перейдут года на второй десяток — тогда милости просим. Отчего племяшкину подружку не уважить? Просила я погадать и саму Таню (она тоже гадала и по руке, и по картам), но девочка честно признавалась, что по сравнению с Зоиным гаданием ее собственное — яйца выеденного не стоит. Когда мне исполнилось десять лет (это произошло зимой), я ждала весеннего приезда с дополнительным нетерпением: теперь уж Зое точно придется мне погадать — она обещала.
Ранним апрельским вечером моя мама пришла с работы и за ужином между делом обронила:
— Кстати, опять цыгане приехали. Шла через двор с работы, видела их с сумками возле детсадовского забора, со стороны стройки.
Я, разумеется, тут же запросилась гулять.
— Поздно уже гулять, сиди дома, — воспротивились родные. — Завтра погуляешь.
Но ждать до завтра мне было явно невмоготу. Хотелось увидеть Таню, рассказать о новостях, обсудить планы на первомайские праздники. Не забывала я и о том, что меня ждет цыганское гадание и предсказание судьбы. Хотя и понимала, конечно, что в первый день после приезда Зоя гадать не станет… Короче, я настаивала, и мама сдалась:
— Иди, бог с тобой. Только дальше садика не уходить, и не больше часа!
— Да, конечно! — мигом согласилась я, впрыгнула в уличные туфли и умчалась на улицу.
— Застегнись, оторва! — крикнула мне вслед бабушка и пробормотала себе под нос: — Черт-те что растет, а не девочка! Как замуж выдавать будем?
Яркие юбки и кофты цыганок были похожи на рано распустившиеся огромные цветы. Повзрослевшая за год Таня обрадовалась мне, но была занята обустройством. Я вместе с цыганскими детьми помогала подавать катули наверх, в беседку. Зоя, проходя мимо, подняла тонкую смуглую руку и потрепала меня по волосам:
— Все растешь, кудрявая?
— Зоя, мне уже десять лет исполнилось, — сказала я.
— И чего теперь? — удивилась цыганка.
— Ты мне погадаешь?
— А-а-а… ты вот что! — Зоя темно и загадочно улыбнулась. — Погадаю, конечно. Отчего нет? Только ты ведь знаешь, кудрявая, что за цыганское гадание платить надо? Иначе — не сбудется!
Зоя блеснула белыми зубами, плеснула юбкой и прошла мимо. Я осталась в унынии.
— Таня! — спустя пару дней я попробовала прояснить ситуацию с помощью своей цыганской приятельницы. — Зоя сказала, что за гадание надо платить. Такой обычай. Но у меня нет денег.
И мама с бабушкой не дадут. Может быть, удастся на праздниках заработать? Сколько приблизительно это стоит? Ты ведь, наверное, знаешь?
В то время я с семьей жила на улице Александра Невского, маленькой, в несколько домов уличке, впадающей в Невский проспект в районе одноименной площади. До постройки гостиницы «Москва» стройные колонны первомайской демонстрации были видны из наших окон. На демонстрации традиционно (надо думать — от Вербного воскресенья и других подобных праздников) продавали всякую мелочь — трещотки, воздушные шарики, раскидайчики, окрашенные в разные цвета пучки ковыля, бумажные цветы и полураспустившиеся березовые ветки. Все это изготавливалось предприимчивыми гражданами (в основном старушками) специально к Первомаю — Дню международной солидарности трудящихся. Понятно, что цыгане принимали во всей этой коммерции самое деятельное участие. Я, как ни странно, тоже.
За неделю до праздника я покупала в книжно-канцелярском магазине «Буревестник» рулон разноцветной папиросной бумаги. Необходимое количество медной проволоки легко раздобывалось на помойке радиотехнического училища номер три. Дальнейшее уже было делом техники. Вполне профессионально (спасибо школьным урокам труда!) из папиросной бумаги и проволоки я изготавливала разнообразные цветы — по преимуществу гвоздики и розы. Кончики лепестков иногда для красоты красила золотой и серебряной краской. Та же Таня, обладавшая, как и большинство цыган, художественной смекалкой, научила меня делать в цветах тычинки из крашеной маминым лаком для ногтей лески. Дома я объясняла, что такое массовое производство цветов нужно для украшения школьной первомайской колонны старшеклассников.