Лед и фраки
Шрифт:
Путаясь и заикаясь, Маньца стал передавать то, что уже дважды слышал от Кыркэ. Он закончил причитаниями и жалобами:
— Опять пришла беда… С тех пор как ты лежишь, несчастия приходят к нам одно за другим… Встань, Великий!
Но мальчик не дал ему договорить.
— Маньца, я тебе сказал: будь краток. Ты говоришь пустое. Великий не может встать. Я выгоню тебя вон, если ты будешь так много говорить. Ты все сказал?
— Все, все, мой мальчик.
Огромная шапка седых волос поднялась с подушки. Больной безумными глазами обвел собрание:
— Опять, опять несчастие… почему? Кто шлет мне их?.. Ты, старый, путаешь! Кыркэ, скажи мне сам, какого вида были люди.
Кыркэ выдвинулся вперед и, путаясь, как путался старик, дрожащим голосом описал еще раз наружность виденного человека. Великий прервал его:
— Не надо, замолчи, я не хочу. Опять придут, чтобы забрать все то, что принадлежит тебе, мой мальчик, — он притянул к себе Ваньцу. — Скольких уже прогнали мы, и все-таки они идут… Откуда их несет?.. Старик, пойди сюда, пусть ближе подойдет совет. Пусть слышат все: если у тех, кто снова к нам пришел, такой же цвет лица, какой был и у тех, что привезли сюда меня, — по повеленью Нума и с ними так же надо поступить, как с теми… Ты слышишь, Маньца?.. Так же! Никто из них не должен сойти в эту долину. Они отнимут все от вас… Я знаю, под котлами у них нет угля. Уголь… только уголь… вот что им нужно… Они разрушат ваши дома, чтоб углем стен топить свои котлы. Они сожгут дома, сожгут всю землю под котлами, Маньца!
Великий поднялся в постели, простирая руки в пустоту, отталкивая кого-то, в кого с безумным блеском уставились широко открытые голубые глаза.
Члены совета радостно закивали головами. Маньца придвинулся к постели, шепча:
— Единый, светлый просветил его! Великий будет говорить!
Видения одолевали Великого. Он схватился за голову, громко закричал:
— Это они… слышишь, старик, я знаю, это они… Они идут, чтобы убить нас всех и взять наш уголь… Вот они, я вижу их… Большие, белые, как те… Они пришли с неба… С большого небесного корабля… чтобы взять наш уголь, разрушить дома… взорвать весь остров… Ваня, Ванюшка!
Великий притянул к себе голову мальчика.
— Ваньца, не верь им… Они уйдут на санях на большую землю… Там есть большая земля, на ней живет так много людей, что, сколько бы угля они ни получили, им всегда мало. Они убьют тебя, если ты скажешь им про твой уголь… У них нет ничего святого… Бумажки… нет, нет, золото… только золото, вот все, чему они поклоняются. Никогда, слышишь, никогда не отдавай им уголь в обмен на золото. Подожди, дитя… позови сюда старого… Эй, Маньца, пойди сюда… Ты слышишь, если и эти пришельцы заговорят про уголь и будут предлагать тебе в обмен на уголь бумажки, ты им не верь… Ты не отдавай им ни одного куска угля… Слышишь, Маньца, я так приказываю!
Старик, дрожа, склонился.
— Если они придут сюда и захотят мирно уйти, ты возьмешь всех молодых и крепких охотников и проведешь пришельцев до их лодки. Смотри, чтобы они не взяли отсюда ни одного куска. А если они будут так же жадны, как те, то пусть они придут сюда ко мне… Ха- ха-ха, ты помнишь, старый, как тогда? Пусть так же придут они сюда…
Он внезапно умолк. Не выпуская Ваньцу, другой рукой усиленно тер себе лоб.
В затихшей горнице разносилось только его тяжелое дыхание.
Вдруг Великий вздрогнул. Мальчик прижался к нему и обнял за шею. Маленькой рукой он нежно провел по заросшей щеке отца.
Сидящие по стене члены совета вытянули шеи. До них не доносился испуганный шепот Великого. Только Вань- ца и старик, приблизившись к самому рту больного, разбирали захлебывающиеся, перегоняющие друг друга слова:
— Маньца, ты мой старый, старый друг… ты один… Только ты помнишь хорошо, как я пришел. Только ты знаешь, что от тех, что привезли меня на эту землю, не приходит ничего хорошего. Они еще молоды, — кивнул он в сторону членов совета, — они могут поверить. А если не поверят, белые знают, как заставить себе поверить. У них есть такая вода. Они называют ее огненной водой. Эту воду создал Аа, чтобы губить людей. Всякий, кто сделает один глоток, погиб навсегда… Ты не должен позволить никому из своих охотников отведать этой воды… Ты помнишь, тогда, давно, те люди тоже привезли большую бочку этой воды, и я вылил ее на снег. Так же должен сделать теперь ты… И вот что, Маньца, я передумал — пусть эти люди, если они придут сюда, пройдут в самую середину становища. Ты не будешь им мешать. Но я должен знать об их каждом слове, о каждом шаге. Пусть молодые охотники, у кого самые крепкие и быстрые упряжки, едут по следу Кыркэ. Когда они увидят вдали этих людей, они будут следить за их бегом. Пусть едут десять охотников. Каждое солнце двое из них станут возвращаться и говорить обо всем, что видели… Но пришельцы не должны видеть наших охотников и знать, что за ними следят. Не нужно, чтобы хищный песец знал, что по следу его идет сторожевая собака… Только, если песец захочет вцепиться в твои запасы и украсть их, тогда ты спускаешь своих псов. Они растерзают вора.
Глаза старика зло сверкнули под нависшими мешками дряблых век.
Великий заметил этот взгляд.
— Нет, нет, старик… ты не спеши. Не нужно трогать их, пока они сами не скажут нам, что они враги… Но вот зато, если только они выдадут нам свои намерения… Ты слушай хорошенько, сын мой, это касается тебя… Здесь речь идет о твоем угле… Если пришельцы захотят силой или обманом взять от нас то, что им не принадлежит, тогда мы заставим их заплатить за это так же, как заплатили те, прежние. Тогда ты приведешь их без оружия в становище, и здесь мы перебьем их всех до одного. О, тогда уж они не увезут отсюда ни одного куска угля.
Великий громко рассмеялся. Хохот потрясал низкие своды горницы. Звенел в стеклах капа. Переходя в истерические всхлипывания, хохот делался протяжным и визгливым. Великий свернулся комком и, крадучись, потянулся к стене, где висели револьверы. Его губы беззвучно шевелились. Но привычным ухом мальчик все-таки разбирал непонятные для остальных слова:
— Они не хотели… Не нужно… Вот они теперь вернулись, чтобы взять его… Но я не дам… не дам.
Больной рванулся и схватил со стены большой маузер. Медленным движением опытного стрелка — сверху вниз, он навел пистолет в совершенно темный угол. Губы его не переставали шептать:
— Вот видишь, они уже там, вот они пришли… Ну, что же…
Мальчик незаметно тянулся к пистолету, но прежде, чем его пальцы коснулись маузера, грянул выстрел.
Маньца распластался на полу. Члены совета с серыми лицами замерли у своей стены. Мальчик испуганно вскрикнул и бросился в угол, куда стрелял Великий. Он вернулся оттуда, бережно неся в кулачке маленькое пушистое тело лемминга. Со слезами протянул его:
— Смотри, ты убил моего мышонка…
Великий бросил маузер и осторожно взял крошечный трупик. Половина мышонка была разбита пулей. Больной долго смотрел безумными глазами на кровавый кусочек. Перевел взгляд на ребенка. Глаза его снова обрели осмысленность. Слезы часто закапали на свалявшийся седой войлок бороды.
Мальчик прильнул к старику, как вдруг тот резко выбросил вперед руку с кровавым комочком пеструшки. Протягивая ее, хрипло сказал:
— Смотри, Маньца! Вот так ты сделаешь с ними!
Великий сжал кулак. Между пальцев потекла кровавая
жижа. Он минуту смотрел, как каплет между пальцев теплая кровь. Медленно расправил руку и величественно протянул старику:
— Возьми и уходи.
Старик подобострастно поймал на грязные ладони остатки лемминга и пятясь вышел. За ним, быстро шмыгая, выбежали члены совета.