Лёд и разум

Иванов Владимир

— Что случилось? — мелодично проворковала она. В голубых глазах возникло доброжелательное удивление.

— Надо поговорить, — мой голос прозвучал с непривычной хриплостью. Слова как будто не хотели выбираться наружу.

— Уверена? — Лиза улыбнулась, чуть наклонила голову. — Может быть, потом? После занятий?

— Уверена, — я откашлялась и, совладав с голосом, добавила: — Поговорить надо сейчас.

— Как скажешь, — Лиза развернулась. — Пойдем. Найдем местечко поукромней. А то придет мистер Риверз и прервет нас.

Я последовала за ней, гадая куда она планирует пойти. В туалет? На улицу? В столовую? На крышу?

В какую-нибудь свободную аудиторию? Все мои предположения оказались неверны. Лиза поднялась на третий этаж и вошла в приемную ректора:

— Мистер Ньето у себя? — спросила Лиза у секретарши. Та прославилась особой злобностью и вздорной крикливостью. И преподаватели, и студенты за глаза ее называли «Цербером».

— Нет, он будет в одиннадцать, — голос секретарши прозвучал робко, растерянно. Да и весь ее вид выражал ужас и желание оказаться как можно дальше от приемной… Возникало ощущение, что Цербер превратилась в крохотного щеночка, увидела перед собой большого оскалившегося добермана и, испугавшись, напустила лужу.

— Хорошо, — Лиза улыбнулась и доброжелательно добавила: — Тогда мы посидим там, хорошо? Нам надо обсудить кое-что. Очень важное.

— Х-х-хорошо, — секретарша сжалась, опустила голову, попыталась слиться с креслом. — Проходите.

— Благодарю! — ничего кроме доброжелательности: ни высокомерной улыбки, ни злобного взгляда. Лиза оставалась всё той же легкой и чуть легкомысленной девушкой, но при этом… И дело было не в ее богатом отце. Я могла поклясться, что страх нагоняла именно она.

Лиза вошла в кабинет, обошла массивный стол и без малейших сомнений устроилась в кресле ректора.

— Садись, Ри, — улыбнулась она и указала на свободное кресло для посетителей, а когда я воспользовалась ее советом, поинтересовалась: — Так о чём ты хотела со мной поговорить?

— Кто ты такая? — не самый лучший вопрос для начала беседы, но другого у меня не нашлось. Не каждый день «обычная» студентка приводит другую обычную студентку в кабинет ректора для приватной беседы.

— Не робот, — невозмутимо сообщила Лиза, в полумраке кабинета ее нежно голубые глаза потемнели, стали синими, глубокими. Словно бездонные Великие озера.

— Хорошая шутка, — после небольшой паузы прокомментировала я, вспомнив комикс, на который ссылалась моя собеседница. Похоже она хотела поиграть со мной в угадайку, но эта игра мне сильно наскучила. Хватало и Александера, и Бобби с отцом Эдуардо, и Кларка Рента, и университетских преподавателей. — Это не ответ на вопрос. Кто ты такая?

— А что, если, — Лиза положила руки на подлокотники и откинулась на спинку кресла, — я заявлю, что являюсь древним хтоническим созданием и существую миллионы лет?

— Я скажу, — медленно произнесла я, собираясь с мыслями, — что ты врешь. Да, я видела твою старую фотографию. Но вряд ли ты прожила больше ста лет. Максимум двести.

— Почему? — Лиза улыбнулась. То ли в ее прелестной златокудрой головке возникла какая-то веселая мысль, то ли мои слова привели собеседницу в хорошее расположение духа.

— Потому что, — мозги плавились от предположений, от рассматриваемых и отброшенных вариантов, а я наблюдала за мимикой собеседницы, за движениями рук, за изменениями в голосе и выстраивала одну безумную гипотезу за другой, — ты не утратила… человечность.

Сказав последнее слово, я внезапно поняла, что попала точно в цель. Лицо Лизы чуть дрогнуло.

А это говорило о том, что…

— Правда? — доброжелательная улыбка чуть увяла. — И с чего ты так решила?

— У тебя есть отец, точнее тот, кого ты называешь отцом. Ты учишься в университете. Ты общаешься с другими студентами и поддерживаешь с ними отношения, — я говорила осторожно, неторопливо, наблюдая за собеседницей, но теперь ее лицо хранило непроницаемое выражение. — Ты уже играешь роль, но не рассматриваешь людей как нечто временное, нечто ненужное, нечто бессмысленное. Ты еще живешь с ними, мимикрируешь, пытаешься казаться обычной, но при этом не разделяешь людей и себя.

— Интересные мысли, — Лиза смахнула непослушную прядь, упавшую на лицо. На руке промелькнул тонкий золотой браслетик с красным камнем. — Очень интересные.

— И поэтому я спрошу тебя еще раз: «Кто ты такая?»

На непроницаемом улыбающемся лице промелькнула тень. Лиза задумалась, помолчала с минуту и наконец ответила:

— Созерцатель, — голос ее прозвучал глухо. Я хотела спросить, что означает это слово, но не успела. Лиза продолжила говорить:

— Глупая влюбленная девочка, решившая стать сестрой милосердия, но не захотевшая принимать обетов перед богом, — руки с силой сжали подлокотники. — Как оказалось, война не различает ни тех, кто воюет, ни тех, кто пытается ухаживать за ранеными, а любви на войне места нет. Есть только смерть, и девочка познала этот урок при встрече с патрулем южан…

— Южан? — переспросила я, мысленно высчитывая сколько ж лет моей собеседнице на самом деле. Выходило, что я почти не ошиблась: полторы сотни лет с плюсом.

— Девочка умерла, — Лиза не слышала меня, на ее губах застыла странная улыбка. — И ее место занял Созерцатель, способный наблюдать, но не способный вмешиваться.

— А за чем Созерцатели наблюдают?

— За чем угодно, но больше всего их интересует борьба между порождениями Первозданного Хаоса и творениями Беспримерного Порядка, — легкомысленный тон, которым Лиза озвучила предназначение Созерцателей, не обманул, чувствовалось, меня ждет очередная лекция о мироздании, перечеркивающая всё, о чём говорилось ранее. — Эта борьба без борьбы идёт с самого начала творения, и нет ей конца, и не будет.

— Это, конечно, замечательно. Но можно как-нибудь покороче и попонятнее?

— Первых называют Фантазерами. Джентри, Ширвани, Тсауны, Реты и многие другие. Плоть от плоти Лимба. Безумцы, не признающие границ, Мечтатели, способные придумать всё, что угодно. И не только придумать, но и воплотить в химеричное подобие жизни. Маленькие злые дети, ненавидящие постоянство и желающие уничтожить творения вторых. — Лиза меня не услышала или не захотела услышать. Она как будто и не заметила, что при упоминании Фантазеров я насторожилась, превратилась в слух. — Вторых чаще всего называют Огранщиками. Реже Каменотесами или Каменщиками. Ими тоже правит мысль, но мысль не живая, не безумная, а мысль холодная, замерзшая, в чём-то банальная, существующая в определенных рамках и границах, своей рациональностью смертельно-опасная для Фантазеров. Путешествуя по бесконечному Лимбу, Огранщики находят крохотные островки застывшей мысли, наполняют их смыслом, образами и придают им материальность, возводят преграды, защищающие от разрушительного влияния хаоса. Они создают новые миры, и в этих мирах они известны как Создатели…