Лёд
Шрифт:
— Пан Бенедикт?
— Да, да.
Попрощалось с пани Гвужджь. Пан Войслав еще задержался в прихожей, завязывая на шее белый фуляр. Из глубин квартиры доносились сонные детские голоса, читавшие утренние молитвы, в кухне на низу ритмично стучал пестик; рассвет наступил уже час назад, только залепленные снегом окна с таким же успехом могли бы быть закрыты ставнями, повсюду горели лампы; дедок-угольщик ходил от печи к печи, гремя ведром и кочергой. В конце концов, пан Войслав засунул фуляр в жилетку, повернул бриллиант на пальце, задумчиво похлопал себя по глобусу брюха.
— У вас не найдется для меня сегодня времени? После работы. Хммм? Нужно будет сесть и оговорить разные вещи.
— Что, например?
— Страшно мне неприятно, дорогой мой, вы даже и не представляете, насколько сильно… но, видимо, придется попросить найти себе какой-то собственный угол. Понятное дело, всегда с радостью примем в гости! Со всем сердцем! Но…
— Вас, случаем, полиция по моему делу не посетила?
— Что? Нет! Видите ли, пан Бенедикт, одно дело помочь земляку, даже в самой страшной уголовной беде, и другое дело — принимать у себя делового человека с теми или иными политическими взглядами. Ведь все знают, что вы у меня живете.
Пана Войслава я-онопонимало превосходно. Его замешательство было самым откровенным, его стыд был откровенным, но откровенной была и решительность просьбы. Таким вот был человеком, Войслав Белицкий, что даже разоряя конкурента до последнего, подписывая последний, убийственный контракт, он мог меланхолично вздыхать и про здоровье обанкротившегося спросить озабоченно.
— Во всяком случае, вы же меня серьезно за ледняка не принимаете.
— Ледняка? — засмеялся тот. — Пан Бенедикт редко в зеркало на себя глядит! Совершенно в иных масштабах вас здесь в городе видят.
— И как же? Ну-ка, скажите! Я же себя изнутри никак не осмотрю.
Пан Войслав поднял брови.
— А то, что пан у нас абластник,и заговоры устраивает против священной императорской особы.
— Чего?!
Тот смеялся еще громче, развеселившись на все сто.
— А что? Неправда? — Он вынул платок, вытер слезы, трубно высморкался. — Это же как быстро после губернаторского бала дела меняются! Чуть ли не малая Оттепель в воздухе. (Боже нас всех упаси!) В Харбине цены на зимназо и тунгетит на тридцать процентов вверх пошли. На тридцать процентов! Быть может, пан и об этом кое-что знает, гы? — Белицкий приятельски хлопнул по плечу, подмигнул. — Это, случаем, не пана делишки? — И он рассмеялся в третий раз.
Только правда была такой — я-оноэто четко видело — что пан Войслав Белицкий эти слова за шутку совсем даже и не считает.
О планах великих, то есть, о власти человека над прошлым и будущим
Никола Тесла поправил снежно-белые манжеты, натянул перчатки поплотнее, с таинственной миной оглянулся через правое плечо, через левое плечо, после чего жестом престидижитатора извлек из фрачного кармана черный камешек и положил его на столе. Это был тунгетитовый револьверный патрон. Взяло его двумя пальцами. П.Р.М. 48. Тесла исполнил следующий жест — второй патрон стукнул по лабораторному столу. П.Р.М. 41.
— А-га! — Довольный собой, он набежал тьмечью на лице. — Поздравляю с днем рождения. — Серб подмигнул. — Я тут попросил Степана хорошенько.
— Я…
— Разве нет?
— Да и вправду. Откуда вы знаете?
— Кристина мне сказала.
Откашлялось.
— Ну, действительно…
— И сколько же это вам стукнуло?
Посчитало про себя, отнимая одну дату от другой, как всегда, изумившись простому результату.
— Двадцать четыре.
— А, un Enfant du Si`ecle [365] —усмехнулся Тесла.
Стиснуло патроны в ладони.
— Но что вас навело на такую мысль…
— Да как же, вы ведь сами просили о них.
— Просил?
— Позавчера ночью — не помните? Это уже когда мы поломали вешалки. Будто бы вам нужно — как же? — ага, «на всякий случай». Но я слышал страх! — Тесла поднял белый палец. — Я слышал страх!
365
Дитя века, ровесник века (фр.)
Он говорил правду. Ничего подобного я-ононе помнило, ведь тогда Никола быстро заснул с головой на тунгетитовом зеркале, как же могло его тогда еще о чем-то просить? Но сейчас он говорил правду.
Так, но ведь тогда непрерывно бил Молот Тьмечи, разбивая на клочки всяческое прошедшее мгновение, еже до того, как то хорошенько замерзло. Выходит — я-онопросило Николу Теслу дать патроны к Гроссмейстеру — правда или фальшь?
— Merci, merci beaucoup, mais [366] …хмм, думаете, что мне они понадобятся?
366
Спасибо, большое спасибо, ну… (фр.)
— Вы же не избавились от револьвера.
— Нет. — Быстро глянув на двери (мастерская была пустая, все ожидали генерал-губернатора в главном вестибюле, под глобусом и фреской с летним пейзажем), быстро вынуло из-за пояса сверток и извлекло оружие. Гроссмейстер отбрасывал матовые радуги. Разломило его и подуло в пустые гнезда барабана. — Те агенты охранки, которым вы дали ледовое оружие… — Вставило патроны в цветочные бутоны. — На людей, особенно, в Экспрессе, он же ведь не был особенно пригодным. Вы что, и вправду опасались того, будто бы люты сами предпримут какие-то защитные действия против арсенала Лета?
— А вы так считаете, будто бы они и не способны мыслить или обороняться?
— Не будем шутки шутить. Ведь не для того же вы заказали эти револьверы.
— Потому что это была экспериментальная серия, еще до насосов Котарбиньского, даже перед идеей тунгетитора. И то, что при том вышло оружие против людей, более мощное, чем обычное…
— Тунгетитовая пуля бьет в лед — и что? Еще больше льда. Почему же, аккурат, против лютов…
— И все же, одного вы подстрелили.